Сергей Алексеев - Собрание сочинений (Том 2)

И опять начинал:

- Мне что генерал? Я сам генерал. Мне что князь? Я сам князь. Я Глыбов.

Ходит Глыбов по коридорам Петропавловской крепости:

- Не спать! Не спать!

- Не ходить! Не ходить!

- Мо-о-лчать!

ФОНВИЗИН

Узникам Алексеевского равелина дважды в неделю разрешались короткие прогулки по тюремному двору. Двор маленький, прогулка крохотная. Шаг вперёд, шаг назад - вот и вся прогулка.

Во время одной из таких прогулок декабриста генерала Михаила Александровича Фонвизина кто-то окликнул:

- Здравия желаю, ваше превосходительство!

Фонвизин поднял глаза:

- Петров?!

- Так точно, ваше превосходительство!

- Откуда же ты, Петров?

Объяснил солдат, что несёт караул в Петропавловской крепости.

- Да я не один, - добавил. - Здесь и Мышкин, и Дугин, и унтер-офицер Измайлов. Может, помните, ваше превосходительство?

- Как же, помню, помню - орлы! - ответил Фонвизин.

Оказывается, охрану Петропавловской крепости в этот день несли солдаты, которыми генерал когда-то командовал.

Солдаты очень любили своего командира. Фонвизин был одним из немногих, кто отменил у себя в полку телесные наказания.

Посмотрел Петров на генерала:

- Михаил Александрович, ваше превосходительство, значит, и вы тут? Вон оно как. - Потом перешёл на шёпот: - Мало вас было. Э-эх! - Петров замолчал. Затем неожиданно: - Один минут, ваше превосходительство, - и куда-то исчез.

Вскоре солдат вернулся. Но не один. С ним ещё двое - Дугин и унтер-офицер Измайлов.

- Здравия желаем, ваше превосходительство, - поприветствовали солдаты своего бывшего командира. Затем Измайлов тихо сказал:

- Бегите, Михаил Александрович. Караулы у крепости наши.

Фонвизин смутился.

- Бегите, - зачастил Измайлов, - не мешкав, бегите, ваше превосходительство. В другой раз такого не будет. Караулы, что ни день, меняются.

Фонвизин покачал головой.

- Бегите, - повторил Измайлов, - о нас не тревожьтесь. Комар не подточит носа. Не видели, не знаем, не ведаем. А ежели и палок дадут, спина у солдат привычная.

- Спасибо, братцы, - сказал Фонвизин. - Спасибо. Ценю. До гроба ценить буду. Не помышляю о спасении. Об отечестве думал. Не получилось. Не один я тут. Не мне выходить одному отсюда. Прощайте!

- Кончай прогулку! Кончай прогулку! - раздался голос дежурного офицера.

- Прощайте, - ещё раз повторил Фонвизин.

ОЛЕНЬКА

Представился случай бежать из Петропавловской крепости и поручику Николаю Басаргину.

Поручик был молод. Отличался весёлым нравом. Однако в крепости Басаргин изменился.

Стал грустен, задумчив. Что-то мучило Басаргина. Нет, не суда он страшился, не суровой расправы. Человеком он был отважным. Осталась на воле у поручика дочка. Безумно любил Басаргин свою Оленьку. Думал теперь об Оленьке. "Эх, бежать бы из крепости!"

И однажды тюремный сторож сказал Басаргину:

- Жалко мне вас, ваше благородие. И я готов вам помочь.

"Чем же он может помочь? - подумал поручик. - Разве что притащит лишнюю порцию каши".

Через день унтер-офицер (тюремный сторож был в унтер-офицерском звании) снова появился в камере Басаргина и опять зашептал:

- Ваше благородие, хотите бежать из крепости?

Всего, что угодно, ожидал Басаргин, только не этого. Даже не поверил тюремному сторожу.

- Как же ты через все караулы - в кармане, что ли, меня пронесёшь?

- Хотя б и в кармане, - загадкой ответил сторож.

Долго не мог заснуть в ту ночь Басаргин. Лежал он на нарах, смотрел в сырой потолок. И представлялась поручику Оленька. Шли они вместе по лугу. Носились стрижи над обрывом. В небе висело солнце. Тихо шептались травы. Заливалась Оленька смехом.

"Убегу. Ради неё убегу", - решил, засыпая, поручик. Заснул он и снова увидел Оленьку. Только девочке вовсе не три года, а взрослая Оленька. Красивая, стройная. Смотрит Оленька на отца и вдруг задаёт вопрос:

"Скажи, а это верно, что ты убежал из крепости?"

"Верно".

"А верно, что остальные пошли на каторгу?"

Запнулся с ответом поручик и тут же открыл глаза. Чувствует - пробил его пот холодный. Утром в камере вновь появился тюремный сторож.

- Всё договорено, ваше благородие. Готовьтесь. Нынче ночью.

Посмотрел Басаргин на унтер-офицера и говорит:

- Братец, прости, не могу: Оленька.

- Что - Оленька? - не понял сторож.

- Не велит.

Унтер-офицер удивлённо посмотрел на Басаргина.

- Не простит, понимаешь, Оленька. Ступай, дорогой, ступай.

Сторож хотел что-то сказать.

- Ступай, - повторил Басаргин.

"Э-эх, рехнулся, видать, поручик", - подумал унтер-офицер, выходя из камеры.

"ОХ, ОХ..."

- Ох, ох, - вздыхала княгиня Ордын-Нащокина, - от чего уберёг господь! Они-то, батюшка мой (княгиня имела в виду декабристов), все, как один, грабители.

- Да что ты, матушка Глафира Стократовна, - возражал княгине её сосед граф Пирогов-Пищаев, - не грабить вовсе они собирались, а подняли смуту по убеждениям, так сказать, политическим.

- Грабить хотели, - твердила княгиня, - награбить и всё бы себе. Вот к слову хотя бы - Бестужевы. Бедный же род у Бестужевых. Вот к чужому богатству они и рвались.

- А Муравьёвы? - вставлял Пирогов-Пищаев. - Да нам с тобой, матушка, такие богатства, как у Муравьёвых, даже во сне не виделись.

Не убедил Пирогов-Пищаев княгиню Ордын-Нащокину.

Стоит старая барыня на своём:

- Грабить злодеи хотели, грабить. Не дворяне они, а разбойники. С ножами их и схватили. Точно тебе говорю...

- Ты уж того, - насупился граф Пирогов-Пищаев. - Меру, матушка, знай. Зачем же с ножами. Чай же, шпаги у них имелись.

Разные слухи о декабристах по дворянским усадьбам тогда ходили. Решил Пирогов-Пищаев обо всём разузнать из надёжных мест. Собрался. Поехал в Москву, в Петербург. Повстречался с друзьями, с министрами, с генералами. Вернулся снова к себе в имение.

- Ну, матушка Глафира Стократовна, - сказал Пирогов-Пищаев, - всё-то ты на старости лет напутала. Тоже скажешь - разбойники! Да не о себе они вовсе думали. Хотели освободить от неволи крестьян - вот отчего бунтовали.

Посмотрела княгиня Ордын-Нащокина на графа Пирогова-Пищаева:

- Освободить крестьян! Так что я тебе говорила? Вот видишь, грабить они хотели. И Дуньку, и Прошку, и Маньку, и Фёклу моих отнять. Эка ж разбойники. Страшно подумать. Вот от чего уберег господь.

СЛУХ НА СЛУХЕ СИДИТ ВЕРХОМ

Нифонт Пряхин примчал из большого села Зосимова. Был Пряхин на торжище. Возил на продажу соления разные. Как раз в это время в самой они цене. И тут от местных мужиков, а народ там знающий, услышал такое!.. Бросил Пряхин свои соленья. Ветром летел назад.

- Мужики! - закричал он от самой околицы. - Сам царь на господ поднялся. Барам, считай, конец.

Весть, конечно, была потрясающей. Набежали и стар и мал.

- Сам царь-государь, - продолжает Пряхин, - слава ему великая, о нас, горемычных, вспомнил. Бар хватают по всем уездам. Дождались они, мучители. Попили нашей кровушки. За то и призвал государь к ответу. В крепость Петра и Павла - вот их куда сажают, в Алексеевский равелин.