Сергей Алексеев - Собрание сочинений (Том 2)

- Ну, прячь свою красоту, - кивнув на Нютин морской наряд, сказала старуха Вирова. - Нынче от тельняшки и бескозырки до могилы один шажок.

Жизнь в Ромашках как бы остановилась. Все притихли. Забились в избы. Ждали большой беды.

Однако белые пробыли в Ромашках всего одну ночь. Ничего дурного они пока не сделали. Пострадал лишь один отец Капитолий. И то по своей же глупости.

Произошло это так. Утром перед отправкой в дальнейший путь белые организовали церковный молебен.

Отец Капитолий, выпив для храбрости, важно явился в храм, развёл кадило, прокашлял голос и басом запел:

- Во славу храброму русскому воинству, несущему защиту от исчадия ада - большевиков, во славу святой России да дарует вам господь силы во веки веков, аминь.

Всё шло хорошо.

Но вот батюшка увлёкся, забылся и крикнул своё "братишки".

Солдаты переглянулись. Офицеры насторожились.

- Богу, братишки, помолимся. Богу помолимся, - продолжал с увлечением батюшка.

То ли лишнюю чарку утром принял отец Капитолий, то ли просто забылся, только кончил батюшка совсем неожиданно:

- Помолимся, братишки, помолимся. Советской власти помолимся. Да сохранит её господь во веки веков!

От напряжения ворот поповской рясы расползся, и все увидели на груди отца Капитолия морскую тельняшку.

Уважая священный сан, батюшку не повесили. Однако тут же, на пороге божьего храма, белые содрали с него штаны и безжалостно избили кнутами.

- Ну, началось, - произнёс отец Ромки Юхим Задорнов.

И он не ошибся.

ДО ВСТРЕЧИ, ЮХИМ СИЛАИЧ!

Правда, после этой истории несколько дней в Ромашках никто не появлялся. Белые проходили где-то рядом, но мимо.

- Может, нас и минует беда, - поговаривать стали в Ромашках. - Может, белые нас не тронут.

Юхим Задорнов на такие слова качал головой:

- Дожидались овцы добра от волка.

Красная Армия отступала. Бои шли уже где-то под Гатчиной. Нужно было решать, как поступить с коммуной. Хотели до лучших времён её распустить. Скот развести по дворам коммунаров. Общественное зерно разделить или ссыпать в тайные ямы. Хотели, но не управились.

Неожиданно в Ромашки приехал бывший графский управляющий Фаддей Лихоборов. Он придирчиво осмотрел барский дом и хозяйство. Ходил на конюшню, на скотный двор. Обошёл погреба и амбары. Осмотром своим Лихоборов остался доволен.

Управляющий привёз распоряжение белых властей, по которому отнятые в 1917 году помещичьи земли, скот, сельскохозяйственный инвентарь и всё прочее опять возвращалось старым владельцам. Мало того. За землю, которой эти два года пользовались крестьяне, причиталась арендная плата помещикам, и многое другое ещё причиталось.

- Большевикам теперь крышка, - потрясал Лихоборов какой-то бумажкой. - Советской власти считай что не было. Скоро приедет наш барин и благодетель. Так смотрите у меня, чтобы встречать с хлебом и солью, наставлял управляющий.

Крестьяне молча слушали эти речи. Вид у Лихоборова был грозный, начальствующий.

Однако потом по селу пошли пересуды.

- Советская власть - не репа! - выкрикивал Юхим Задорнов. - Её свинячьим рылом не сковырнёшь! Она, мужики, с копытом. Под нож, как телок, не станет. Правильно говорю?

- Верно, - гудели крестьяне.

- Гнать Лихоборова в шею!

На следующий день Юхим Задорнов, старуха Вирова и Иван Горемыка явились к управляющему.

- Вот что, Фаддей Захарыч, - начал Юхим Задорнов. - Уезжал бы ты подобру-поздорову. В общем, так - словно тебя здесь и не было.

Лихоборов поначалу упрямился.

- Не зли, не испытывай, - предостерёг Горемыка.

- Уезжай, уезжай, батюшка, - повторяла старуха Вирова. - Оно же лучше, когда добром.

Лихоборов уехал.

Коммунары были довольны. В ту же ночь на бугре за Ромашками они вырыли глубокие ямы и ссыпали в них зерно. Скот же угнали в лесные овраги. Вместе со скотом ушла и старуха Вирова.

- Может, кого помоложе, - говорил ей Юхим Задорнов. - Куда тебе, Пелагея Никитична!

Старуха сделала вид, что не слышит:

- До встречи, Юхим Силаич!

СВИДЕЛИСЬ

Это было ночью. А утром...

Утром в Ромашки прибыла воинская команда во главе с молодым офицером поручиком Щербацким - каким-то дальним родственником тех самых Щербацких, имение которых и было в Ромашках. Команду привёл Лихоборов.

Офицер был худ, роста среднего. Нос имел вздёрнутый, глаза маленькие, точь-в-точь поросячьи.

Нюте он не понравился. Она вспомнила слова Задорнова о репе и свинячьем рыле. Представила огород и офицера Щербацкого, который стоял на четвереньках и ковырял своим вздёрнутым носом землю.

Нюта не сдержалась, хихикнула.

Белые приказали всем жителям Ромашек собраться на деревенской площади. Щербацкий долго смотрел на крестьян, наконец произнёс:

- Коммунисты, два шага вперёд.

Никто не шевельнулся.

- Есть коммунисты?

- Есть, - вдруг раздался голос Юхима Задорнова. Он вышел вперёд.

- Есть, - сказал Горемыка и тоже вышел вперёд.

Затем вышли Задорновы Аггей и Степан. Затем Клаша Задорнова. Затем старый-престарый дед Савелий Задорнов. Кончилось тем, что все коммунары вышли вперёд.

Поручик удивлённо повёл глазами. Потом поманил к себе Лихоборова и батюшку отца Капитолия. Они о чём-то стали шептаться. Батюшка услужливо кивал головой. Щербацкий достал блокнот и что-то записывал.

Затем батюшка и Лихоборов отошли, а поручик опять повернулся к собравшимся. Заглянув в блокнот, он выкрикнул:

- Крестьянин Юхим Задорнов.

- Крестьянин Юхим Задорнов, - прогудел стоявший рядом с офицером усатый фельдфебель.

- Я, - отозвался Задорнов.

К нему подошли солдаты, вывели из толпы.

- Крестьянин Иван Горемыка!

Вывели Горемыку.

- Крестьянка Пелагея Вирова!

Толпа молчала.

- Крестьянка Пелагея Вирова!

- Где крестьянка Пелагея Вирова?

Толпа молчала.

Тогда к Щербацкому опять подошёл отец Капитолий, потянулся к офицерскому уху. Поручик, выслушав, понимающе мотнул головой.

Кроме Юхима Задорнова и Ивана Горемыки, всех распустили. Через два часа солдаты приволокли в село и старуху Вирову. Всех троих посадили в подвал господского дома.

На следующий день они, как активисты ромашкинской коммуны, были повешены.

- Вот и свиделись, - сказала перед смертью старуха Юхиму Задорнову.

- Выходит, что свиделись, Пелагея Никитична, - ответил Задорнов.

"ВСЕХ СРАЗУ. ВОТ ТАК!"

В день казни ромашкинских коммунаров на Митю снова напала его болезнь.

Он носился по селу и то пронзительно горько плакал, то заливался безумным хохотом.

- Ангелы, ангелы! - выкрикивал Митя. - Проснитесь быстрее, ангелы. Разбудите вы нашего боженьку. Сатана на земле...

Горбун подбегал то к солдатам, то к усатому фельдфебелю, то к самому офицеру Щербацкому.

- Глянь, глянь, - дурачок! Песенку спой, дурачок, - гоготали солдаты.