Владимир Кудрявцев - Избранные труды [сборник]

От неконкретизированного умысла на причинение общественно вредных последствий следует отличать альтернативный умысел, который имеется в тех случаях, когда субъект одинаково согласен причинить ущерб или одному или другому объекту . Такой умысел имел, например, М., который, похищая лошадь, одинаково допускал и то, что она принадлежит государству, тогда он совершал хищение государственного имущества, и то, что она принадлежит колхозу, тогда он совершал хищение общественной собственности. М. был осужден за фактически причиненный им вред – хищение государственного имущества [140].

В умышленных преступлениях фактически наступившие вредные последствия могут не совпадать с содержанием умысла лица. Несоответствие между фактически наступившими и желаемыми субъектом преступления последствиями может идти по линии величины (тяжести) и по линии характера последствий. В обоих случаях виновные отвечают за покушение на то преступление, совершить которое входило в их намерение.

Причинение не того по характеру последствия, которое виновный намеревался причинить, имеет место, например, в хищениях. Лицо собирается причинить ущерб социалистической собственности, а причиняет личной, или наоборот [141]. В таких случаях субъект отвечает за покушение на то преступление, которое он хотел совершить. Причинение фактического ущерба, например, социалистической собственности при умысле на хищение личной собственности, не может вменяться в ответственность лицу за отсутствием субъективной стороны состава хищения социалистической собственности. А поскольку по не зависящим от лица обстоятельствам (ошибки в объекте) личная собственность ущерба не терпит, лицо на общих основаниях должно отвечать за покушение на кражу личной собственности [142].

Несоответствие между ущербом по умыслу и по фактическому причинению в части тяжести ущерба, также ведет к квалификации действия лица как покушения на причинение того ущерба, которое лицо хотело совершить.

Так, слесарь железнодорожной станции с осмотрщиком вагонов К. сорвал пломбы и вскрыл вагон. После этого В. встал у вагона и наблюдал, а К. залез в вагон с целью хищения груза. Но едва он успел взять пять пачек папирос, как был окликнут приятелем, так как к вагону приближались посторонние лица.

Хотя фактически было похищено только пять пачек папирос, в данном деле нет ни мелкого, ни малозначительного хищения, ибо малозначительный размер похищенного сам по себе не может служить основанием ни к смягчению наказания, ни тем более к прекращению дела, если посторонние, не зависящие от обвиняемого обстоятельства воспрепятствовали осуществлению его намерения совершить хищение в более крупных размерах [143].

Содержание умысла устанавливается в зависимости от конкретных обстоятельств дела. В частности, доказательством действительного содержания умысла в хищении может служить наличие в месте совершения преступления, где был застигнут преступник, многих ценных вещей. Тогда невзирая на то, что преступник успел фактически похитить немного, но учитывая, что умысел его простирался на более значительное хищение, последнее не может признаваться мелким и, наоборот, если лицо проникло в помещение, зная, что там находятся лишь малоценные вещи, или у лица не было специальных предметов для выноса похищенного в большом количестве, то имеются основания признать, что умысел лица в данном случае был направлен на мелкое хищение.

Особенности объективной стороны состава преступления, в частности, связь между действием и последствием, оказывают непосредственное влияние на форму умышленной вины. В тех умышленных преступлениях, где между действием и наступлением преступного результата нет разрыва во времени и месте, где сразу же за действием следует последствие, в этих преступлениях невозможен косвенный умысел.

Мы считаем правильным мнение большинства советских криминалистов, что прямой умысел имеется не только там, где налицо предвидение и желание наступления преступных последствий, но также и там, где лицо предвидит неизбежность наступления преступных последствий и соглашается с их неизбежным наступлением. Косвенный умысел предполагает предвидение лишь возможности наступления преступных последствий. Следовательно, преступный ущерб в сознании лица должен быть альтернативен, то есть он может либо наступить, либо не наступить. Такое положение допустимо при условии, что между действием и преступным последствием имеется разрыв во времени и месте и после окончания действия результат может еще не наступить.

В преступлениях, где такого разрыва нет, возможен только прямой умысел. К таким преступлениям относятся контрреволюционные, налоговые преступления, хулиганство, сопротивление власти, ложный донос, дезертирство, изнасилование, оскорбление, клевета и т. д. Так, сразу же вслед за хулиганскими действиями происходит нарушение общественного порядка. Не может быть такого положения, что хулиганские действия окончены, а результат еще не наступил или не наступит вообще. В силу этого нельзя согласиться с довольно распространенным в нашей литературе мнением, будто возможно хулиганство с косвенным умыслом. «Если этот пьяный станет в театре во всеуслышание выражаться нецензурными словами, – пишет, например, т. Габлин, – хотя бы по адресу одного определенного лица, то это надо расценивать именно как хулиганство, совершенное с косвенным умыслом» [144].

В приведенном случае вслед за хулиганскими действиями, публичным оскорблением лица в театре неизбежно наступают последствия – нарушение общественного порядка в театре. Эти последствия не возможны, а обязательны, они не могут не наступить. Следовательно, лицо, совершая хулиганские действия, соглашается с неизбежностью наступления преступных последствий, то есть совершает хулиганство с прямым умыслом [145].

Содержанием вины, как всякого иного сознания, являются объективные факторы действительности и, в первую очередь, объект посягательства, действия лица и преступные последствия. Поэтому нам представляется неверным распространенное в нашей литературе мнение, будто можно разграничить преступления только по вине. Так, часто в учебной и монографической литературе можно встретить утверждение, что хищение, клевета, воинские и все другие умышленные преступления отличаются от контрреволюционных исключительно по наличию или отсутствию в них контрреволюционного умысла. Встречаются даже такие выражения, как «хищение, совершенное с контрреволюционным умыслом» [146]или «воинские преступления с контрреволюционным умыслом».

Ошибка приведенных утверждений состоит в том, что они отрывают вину от объективных признаков деяния, превращают ее в какой-то «суверенный» признак, не связанный с объективными признаками деяния. Не говоря уже о том, что эти утверждения предают забвению то обстоятельство, что содержание вины раскрывается по действиям лица, результатам его действий и объектам посягательства.