Аркадий Ваксберг - Преступник будет найден

Вечером Нефедов решил отправиться на разведку. Он поехал к Алле домой. Не в магазин, а именно домой. «Так спокойнее, — решил Нефедов. — Главное — не подавать виду, Ничего не случилось. Решительно ничего».

И все же ему стоило больших усилий нажать кнопку звонка — был момент, что он едва не бросился по лестнице обратно. Он позвонил.

Дверь чуть приоткрылась, натянулась цепочка, показалась женская голова. Это была мама Аллы, Клавдия Сергеевна, добрая и приветливая женщина, однажды угощавшая Нефедова удивительно вкусными пирожками — такими горячими, что язык обжигало. Она носила из кухни пылающую жаром, доверху наполненную пирожками миску, и Нефедов с Аллой дули на них и ели наперегонки.

Дверь приоткрылась и тотчас захлопнулась. «Вон отсюда, — глухо сказала Клавдия Сергеевна из-за двери. — Подлецов нам еще недоставало».

Он смолчал. Он думал, что заготовил слова на любой случай, и все же этот он не предвидел.

Поздно вечером джентльмены собрались снова. Надо было что-то решать, Итак, им повстречалась Алла — сомнений не было. Нефедов вспомнил, что в том районе, где они охотились накануне, живет ее тетя. Как он мог позабыть?..

Впрочем, поздно теперь горевать, уже точно известно: Алла все рассказала матери. И, конечно, не только ей. А что если и милиция все уже знает?.. Берегись тогда, Алла: джентльмены удачи умеют жестоко мстить.

Ну, а если не знает? Если Алла не проговорилась, что тогда? Что же тогда?.. Тогда вроде бы все хорошо. Да, но матери-то она все рассказала. А значит, это уже не тайна!

— Аллочка, пожалуйста, удели мне минутку! Только минутку. Пожалуйста… Я тебе все объясню.

В магазине полно народу, ребята толпятся возле прилавка, Алла, пунцовая, с непроницаемым лицом, выписывает чеки, показывает товар, отвечает на вопросы словно и нет вовсе Нефедова, словно он не стоит здесь третий час и конючит:

— Одну минутку, Аллочка, я тебе все объясню.

И так — каждый день. Влюбленными глазами смотрит он на нее, говорит заискивающим голосом, и во всем его облике — стыд и покорность. Если подходит другой продавец, Нефедов замолкает. Но стоит ему отойти, снова:

— Ну, только минутку, Аллочка…

Сердце — не камень. Алла сдалась на одиннадцатый день: она улыбнулась.

А еще через день, отойдя от прилавка, спросила:

— Чего тебе надо?

— Поговорить… — не своим голосом сказал Нефедов.

Алла скрестила руки на груди:

— Ну, говори!

— Не здесь же… — Нефедов чуть не плакал.

— Ко мне нельзя. Мама и слышать о тебе не может.

— А что ты ей сказала? — прошептал Нефедов, чувствуя, как бешено колотится его сердце.

— Я пришла тогда домой вся зареванная. Мама, конечно, что да что? А я реву и ничего не могу придумать. Игорь, говорю, приставал. Она как закричит: «Подлец твой Игорь! Ноги его чтоб здесь не было!..» Она с меня слово взяла, что я с тобой перестану встречаться.

Нефедов почувствовал, что жизнь медленно возвращается к нему. Он не знал, как выразить свой восторг.

— Аллочка, ты прелесть, — весело сказал он и чмокнул воздух. Ему не терпелось все рассказать друзьям. Он уже забыл, как почти две недели не отходил от нее и с собачьей преданностью заглядывал в глаза, вымаливал «одну минутку».

— Ой, опоздал! — крикнул он, взглянув на часы, и радостно помахал Алле рукой.

Джентльмены возликовали: тайна сохранена. Они даже распили по этому поводу бутылку коньяка, хлопали друг друга по коленям и смеялись.

Нефедов опомнился первым.

— Спокойно! — сказал он. — Кончайте вопить. Надо подумать…

Итак, тайна сохранена. И все-таки спокойной жизни пришел конец. Они целиком в руках у Аллы. Она может их предать в любую минуту. С этого дня они становились ее рабами. Они, джентльмены удачи!..

Совещание длилось всю ночь. Уже начало светать, когда джентльмены вынесли Алле свой приговор.

Утром Нефедов позвонил ей в магазин:

— Может, зайдешь ко мне? Скажем, завтра вечерком: у тебя день выходной. Я очень соскучился, Аллочка… Правда…

— Ладно, — сказала Алла после короткого молчания…

Нефедов жил в одноэтажном деревянном домике, рядом с железнодорожными путями. Невдалеке темнела громада элеватора, красными точечками светились радиовышки, каждые пять минут проносились поезда. Нефедов стеснялся своего жилья и поэтому не любил приглашать к себе. Но сейчас было не до того.

Впервые в жизни он купил родителям билеты в кино, на вечерний сеанс. Чтобы, не было подозрений (в сыновью внимательность дома не верили), он сказал, что сам собирался в кино с девушкой, но она заболела, а идти одному не хочется.

Он боялся, что родители откажутся. Они не отказались. Нет, не зря он считал себя джентльменом удачи.

Приход Аллы был назначен на восемь.

Она пришла в половине девятого.

В девять джентльмены убили ее.

В половине десятого они бросили ее труп возле рельсов.

Через пять минут мимо них промчался товарный поезд.

Через двадцать минут Нефедов сам явился в дорожное отделение милиции и сообщил, что, повздорив с любившей его девушкой, он выгнал ее из своего дома. В отчаянии она бросилась под поезд. Нефедов предъявил бумажные салфетки, на которых детским, неустоявшимся почерком было написано: «Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей!», «Я отомщу своей жизнью, и будет поздно тогда жалеть!»

Через сутки джентльмены удачи были арестованы.

Всего одна ночь и один день понадобились следователю и экспертам, чтобы разоблачить коварный водевиль, довольно лихо разыгранный молодыми убийцами.

Ночью — под лучами мощных прожекторов и утром — на солнце криминалисты искали следы. Те, что должны были решить судьбу джентльменов. Те, что ее решили.

От дверей дома до колеи железной дороги — под откосом и поперек пути — тянулся след, который непременно остается на земле, когда по ней волокут какой-нибудь тяжелый и громоздкий предмет. Характерный след, перепрыгивающий с песка на глину, с травы на гравий, привел к тому месту, где, беспомощно вытянувшись, лежала мертвая Алла.

Зато вдоль пути такого следа не было. А он всегда бывает, если человека захватывают и «несут» колеса движущегося поезда. И уж одежда при этом страдает непременно: колеса… движение… скорость… А одежда Аллы была совершенно целехонька: и юбка, и блузка, и жакет.

И еще одна деталь: нигде не нашли крови. Ни на рельсах, ни возле. Даже на блузке. Даже на теле. А дождя, между тем, не было, и, значит, не было возможности сослаться на то, что кровь смыта.

Пока искали следы, судебный медик трудился в «анатомичке». Он не знал о том, какие улики собрали против джентльменов у железнодорожного полотна. Но он добавил к этим уликам свои, не менее важные: рожки подъязычной кости имели ненормальную подвижность; хрящи гортани были повреждены; щитовидный хрящ тоже. Эксперт знал, что так бывает, когда шею сдавливают руками…