П. Сергеич - Уголовная защита

Как я уже говорил, следует избегать спора со свидетелями. Гораздо лучше объяснить неверное показание ошибкой, чем ложью. Защищая Эмиля Золя против обвинения в оскорблении офицеров французской армии, Лабори повторял на каждом шагу, что вполне уверен в их безупречной правдивости, хотя в процессе Дрейфуса сам изобличал некоторых из них в лжесвидетельстве. «Они убеждены в том, что показывают, – говорил он, но они ошибаются... Их показания вполне добросовестны, но это-то именно и пугает меня... Повторяю, они вполне добросовестны в своих показаниях. Это не риторический прием с моей стороны; я так говорю, потому что уверен в этом. Но они введены в заблуждение...»

Личные препирательства, укоры, насмешки вообще не должны быть допускаемы на суде. С этим, пожалуй, согласится всякий, но мало кто соблюдает это. Молодые люди склонны видеть виноватых во всех, кроме самих себя и подсудимых. Полиция кажется им всегда недобросовестной, следователь и прокурор пристрастными, свидетели (со стороны обвинения) – недостоверными. Все это бывает и на самом деле, но далеко не всегда. А когда случается, то в большинстве случаев становится заметным само по себе и требует не страстного изобличения, а краткого намека. Предположим явную натяжку в предании суду при обвинении в преступлении, наказуемом каторгой. Следует ли защитнику обрушиться на прокурора суда и судебную палату? Только в самых редких случаях. Если ошибка вполне очевидна, и притом подсудимый внушает сочувствие, ранее не судился, тогда, при уверенности в своем уменье, можно, пожалуй, затронуть общественную сторону вопроса. При других условиях надо забыть о критике. Лучше всего выказать снисходительность к «происшедшему недосмотру», пояснив, что ошибки встречаются везде и оратор никого за них не упрекает; он только указывает на происшедшее недоразумение и необходимость исправить ошибку.

И как неудачны бывают эти якобы тонкие колкости! «Свидетель как дворник должен подлизываться к полиции», – а дворник произвел на судей и присяжных самое лучшее впечатление. «Г. прокурор, с полным убеждением, конечно, толкает вас на зло и ведет к неправосудному решению», – а присяжные соглашаются с прокурором. Следователь оставил на свободе вора-рецидивиста. Тот украл кошелек и попался. Защитник сообщил присяжным, что освобождение обвиняемого от предварительного ареста было для него медвежьей услугой со стороны следователя: невозможность найти заработок и средства к пропитанию неизбежно толкнула его на кражу. Если бы его оставили под арестом, этого бы не случилось. Таким образом, косвенным, но первоначальным виновником преступления оказался судебный следователь. Вывод был логически правильный. Но, следуя такой логике, чем, как не медвежьей услугой, было бы оправдание подсудимого присяжными, и чем, кроме обвинительного решения, могут они оградить себя от опасности опять толкнуть его на кражу?

Другой оратор говорил о помощи, оказываемой государством потерпевшему, об ограждении свидетелей от малейших стеснений, о всеоружии полицейской, следственной и прокурорской власти и т. д. «А подсудимый? – воскликнул он. – Его положение на суде! Его здесь раскладывают, бьют...» Зачем было говорит такой вздор? Председатель с ужасом в голосе перебил оратора:

– Г. защитник! Кто здесь бил подсудимого?

Присяжные рассмеялись.

Не следует касаться личности противника, даже если он сам нарушает это правило. Если же это необходимо, следует говорить в общих выражениях. Обвинитель решился сказать: «Я не могу представить себе, чтобы человек молодой и здоровый не мог найти работы». Защитник ответил неизбежными словами: «Г. прокурор не может себе представить...» и проч. Не лучше ли было бы сказать: «Некоторые люди не могут представить себе...» и т. д. Взяв безличную форму, защитник мог бы подчеркнуть легкомыслие своего противника: «Вообразим себе человека, привыкшего жить двадцатым числом и неожиданно потерявшего место. Можно ли поручиться, что он найдет заработок, как только захочет? Кто знает? Ему, пожалуй, пришлось бы познакомиться и с голодом...» Но и в этом случае можно было обойтись без иронии. Можно было сказать: «Некоторые люди думают, что в Петербурге и в других местах можно умереть с голоду; думают, что медицинское вскрытие умерших иногда устанавливает, что человек умер от истощения организма вследствие недостатка питания; утверждают, что это значит: от голода; есть люди, убежденные, что бывают самоубийства вследствие отсутствия заработка... Здесь вам сказали, что всего этого не бывает. Решайте сами, бывает или нет».

Не говорите о пристрастии или односторонности прокурора. Покажите, что он не вполне прав. Если было пристрастие, присяжные заметят его и без вашей помощи; чем добродушнее вы будете обходиться с противником, тем ему будет больнее. Например: «Г. обвинитель предупредил вас, что защита будет говорить то и то; я слишком уважаю моего противника, чтобы допустить в его словах желание доказать свою проницательность. Если он коснулся этого соображения, ясно, что он придает ему известное значение как доказательству в пользу подсудимого. Я вполне согласен с прокурором и благодарен за то, что им сказано вам вместо меня: это выигранное время».

Старайтесь устранить из рассуждений свою личность. «На меня подсудимый производит благоприятное впечатление...», «Я с своей стороны по чистой совести считал бы справедливым оправдать его» и т. п. «Я буду считаться только с тем впечатлением, которое я вынес из судебного следствия», – сказал один молодой адвокат. В этом-то и заключается обычная ошибка неопытных людей. Считаться надо с впечатлением присяжных и судей. Не просите об оправдании – докажите, что надо оправдать. Не хвалите ни себя, ни товарищей по защите. «Об уликах, собранных против подсудимого, мне говорить не приходится», – сказал адвокат в одном громком деле. – Мой талантливый товарищ разметал их в пыль. И не удивительно. Процесс этот собрал цвет петербургской адвокатуры...» Оратор спохватился и поспешил прибавить, что говорил не о себе, но было уже поздно. По лицам присяжных пробежала улыбка.

Старайтесь не выдавать своей односторонности.

Всякий отдельный поступок человека допускает различные объяснения. Последите за прениями, обычными в нашем суде. Вы заметите, что, если свидетель говорит в пользу обвинения, каждое его суждение кажется прокурору естественным и высокопохвальным, защитнику – безнравственным или, по крайней мере, сомнительным. И, высказывая свою одобрительную или неодобрительную оценку, оба они выдают свое одностороннее отношение к делу. Если вы говорите о наказании, ни в каком случае не позволяйте себе указать только высшую меру: это даст повод прокурору или председателю упрекнуть вас в намерении ввести присяжных в заблуждение.