Анатолий Кони - Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Из записок судебного деятеля

В годы моей непосредственной работы с присяжными крайности экспертизы, направленные в сторону широких обобщений и односторонне понимаемого человеколюбия, были сравнительно редки, но в последние годы они значительно участились. Молодой человек университетского образования, отлынивающий от всяких определенных занятий, в течение четырех лет занимается искусно обставленной и ловко задуманной кражей дорогих шуб в гостиницах, театрах и публичных собраниях, а также, выдавая себя за местного мирового судью, требует доверия к своим заказам в дорогих ресторанах, отказываясь затем платить по счетам. Психиатрическая экспертиза утверждает, что он представляет признаки физического и психического вырождения и поэтому невменяем. Пятнадцати- и восемнадцатилетние девушки, возненавидев воспитательницу старшей из них, достают цианистый калий и пускают его в дело, но в недостаточной дозе; затем принимают меры, чтобы добыть стрихнин, но, когда и он недостаточно скоро действует, то убивают старуху во время сна топором — и, по мнению экспертов, совершают это все, действуя без разумения . Молодой человек, о котором все отзываются как об умном, хитром, очень способном и понятливом, но ленивом, решительно не желает учиться, а желает жить и кутить на счет богатого отца и, когда последний требует от него трудовых занятий, грозит ему убийством, старается раздобыть яд и револьвер и, наконец, подкравшись ночью к спящему отцу, зарезывает его припасенным ножом, выписав перед тем в записную книжку статьи Уложения — о наказаниях за отцеубийство. После убийства, восклицая: «Собаке собачья смерть!», он идет с приятелем выпить и закусить и отправляется в объятия проститутки, а из-под ареста спрашивает письмами, нельзя ли пригласить защитника, умеющего гипнотизировать присяжных, и какая часть наследства после отца достанется ему в случае оправдания. На суде эксперты находят, что у подсудимого ассиметрия лица и приросшие мочки ушей (морелевские уши); покатый лоб и длинные ноги; у него притуплено нравственное чувство, он угрюм и не сразу отвечает на вопросы, подергивает плечом и неуместно улыбается. Кроме того, его отец лечился от ревматизма, а мать страдала бессонницей и дважды лечилась от нервов. Все это, как дважды два, доказывает, что подсудимый — глубокий вырожденец, заслуживающий сострадания, а не осуждения. И вот присяжные, не решаясь идти против такого многостороннего вывода, давшего, конечно, благодарный материал для гипноза защитительной речи, выносят оправдательный приговор. Можно ли их винить за это, когда и коронный суд, быть может, затруднился бы мотивировать свое несогласие с категорическим взглядом нескольких специалистов, говорящих от имени и во имя науки. Но дозволительно спросить, не смешали ли они в данном случае последствия с причинами, не нашли ли, что «post hoc ergo propter hoc» ’, и не слишком ли щедро одарили они злого бездельника дарами более чем сомнительной наследственности, причислив, между прочим, к признакам вырождения и то, что сидящий на скамье подсудимых отцеубийца не находится в светлом настроении духа, а угрюм и, рассчитывая, как он сам заявлял при следствии, быть признанным действующим в умоисступлении, медлит ответами на вопросы о предумышленности своего злодеяния.

Для полноты обзора условий деятельности присяжных остается еще указать на некоторые явления в нашей судебной жизни, вследствие которых присяжные вызывают против себя нарекания, будучи в сущности «без вины виноватыми». Так, бывают случаи, когда судебная палата по обвинительной камере, встретясь с недостаточностью улик, не прекращает своим властным словом дела, а решает лучше предоставить высказаться присяжным, суду коих и предает обвиняемого. Взваливая, таким образом, свое законное бремя на их плечи, палата забывает о своей обязанности оградить обвиняемого от лишенного достаточных оснований предания суду и сопряженных с этим напрасных страданий, а присяжных от еще больших сомнений, чем ее, что почти неминуемо должно повлечь оправдательный приговор после судебной процедуры, которую следовало своевременно предотвратить. Таковы также случаи, когда судебный следователь по каким-либо причинам не держится строго установленных для него рамок следственного судьи, а, смешивая и переплетая негласный розыск со следственными действиями , становится игрушкой в руках служебных и добровольных сыщиков, всегда односторонних, часто нечистоплотных в приемах и нередко лично заинтересованных в направлении следствия по тому или другому пути. Собирание и оценка доказательств обращается при этом в необдуманные порывания в разные стороны с ущербом для ясности дела, и если оно ставится на суд, то присяжные, подавленные сумбуром противоречивых данных и отсутствием обдуманной последовательности в их добывании, видят, и совершенно справедливо, в оправдательном решении спасительный исход из своих сомнений.

Говоря о присяжных заседателях, нельзя забывать и педагогического значения суда присяжных и значения их решений, как показателей для законодателя, не замыкающегося в канцелярском самодовольстве, а чутко прислушивающегося к общественным потребностям и к требованиям народного правового чувства. Важная педагогическая роль этого суда состоит в том, что люди, оторванные на время от своих обыденных и часто совершенно бесцветных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по значению и по налагаемой им нравственной ответственности дела, уносят с собой, растекаясь по своим уголкам, не только возвышающее сознание исполненного долга общественного служения, но и облагороживающее воспоминание о внимательном отношении к людям и о достойном обращении с ними. А это так полезно, так необходимо' ввиду многих привычек и замашек, воспитанных нашей обыденной жизнью! Не менее важен суд присяжных и как показатель для законодателя. Примером оправдательных приговоров, составлявших свыше 62 % всего числа постановляемых присяжными и заставивших законодателя призадуматься и выйти из созерцательного положения, явились приговоры по паспортным делам. Перед присяжными не было потерпевшего, не было ничьего материального ущерба, не было со стороны подсудимого ни мщения, ни ненависти, ни корысти, а было нарушение отживших свой век правил… Потерпевшею являлась паспортная система, грозившая за неуважение к себе тяжкими карами. А между тем обстановка и житейские условия обвиняемого зачастую указывали на то, что он был вынужден прибегнуть к нарушению формальных правил, обрекающих его на неизбежные нравственные страдания или трудовые затруднения. И паспортные преступления были коррекционализированы, т. е. наказание за них уменьшено настолько, что дела о них пришлось распределить между бесприсяжным судом и мировыми судьями. К сожалению, однако, редко оказывалось наше законодательство столь отзывчивым на голос общественной совести, звучащий в оправдательном решении присяжных. Оно предпочитало, при повторяемости таких решений, передавать дело от присяжных сословным представителям, т. е. в сущности, как мной уже замечено, коронному суду, не утруждая себя пересмотром хотя бы отдельных статей Уложения о наказаниях с точки зрения их житейской применимости. Во время моего председательства в Петербургском окружном суде было вынесено присяжными оправдание 18-летнему письмоносцу Алексееву, обвинявшемуся в утайке и растрате части вверенной ему корреспонденции, просидевшему восемь месяцев под стражей и чистосердечно сознавшемуся, ссылаясь на полную невозможность аккуратной и своевременной доставки массы писем, приходившихся на его долю. Оправдание это вызвало не только «негодование» и «возмущение», но даже и одну из министерских «бесед» о дальнейшей судьбе суда присяжных. А между тем почти вслед за слушанием этого дела был опубликован отчет о деятельности письмоносцев в Петербурге; из него оказывалось, что в последнее трехлетие перед делом Алексеева число письмоносцев увеличилось на 66 человек (всего было 592 летом и 537 зимой), а число доставленных писем увеличилось на 6 164000, так что каждому приходилось вместо 36 тысяч писем в год разнести 50 тысяч, причем на содержание письмоносцев почтовый департамент испрашивал ежегодно сумму в 75 тысяч рублей. Казалось бы, что вместо негодования на присяжных следовало прислушаться к их решению и подумать об улучшении соотношения между силами письмоносцев, лежащим на них трудом и вознаграждением за него. Казалось бы… но в действительности департамент экономии Государственного совета в близоруких заботах о сокращении расходов уменьшил испрашиваемую ничтожную сумму на 5 тысяч…