Борис Чичерин - Философия права

Однако и тут она должна считаться с разнообразием элементов человеческой жизни. Религия обнимает всё существо человека: и разум, и чувство, и волю. Между тем все люди не созданы по одной мерке: чувство, разум и воля подвергаются в них самым разнообразным видоизменениям и сочетаниям. Отсюда различие религиозных потребностей и религиозного понимания. Невозможно предписать человеку верить так, а не иначе. Это внешнее насилие, против которого возмущается совесть. Если нравственно только то, что вытекает из свободного решения совести, то это начало сугубо применяется к религиозному чувству, которое есть внутреннее, истекающее из глубины человеческого сердца стремление единичного существа к источнику всякой жизни. В этой области властен один Сердцеведец, который внутренним действием Духа привлекает к себе людей. Для внешней власти пути его недоступны, а потому насильственное вторжение её в эти отношения составляет преступление против религии и нравственности. В конце концов, оно остаётся бессильным. Религиозное чувство разрывает все преграды и выражается в свойственном ему разнообразии верований и стремлений.

Это разнообразие усугубляется различием народных характеров и исторических судеб. У одних народов преобладает один склад ума и понятий, и одного рода чувства, у других другие, а с этим связана восприимчивость к тем или другим сторонам религии. Различие же исторических судеб порождает различное общественное положение церкви. Так, падение Западной Римской Империи повело к тому, что в средние века католическая церковь одна осталась связующим элементом западного мира; это и имело последствием чрезвычайное развитие церковной власти. На востоке, напротив, сохранение Византийской Империи, удовлетворяя потребностям порядка, не допускало чрезмерного её расширения. Отсюда различие церковного строя в обеих половинах Империи.

Таким образом, осуществляясь в реальном мире, церковный союз приспосабливается к разнообразию потребностей и стремлений человека. Но по идее церковь остается единой, ибо, по основному её догмату, Христос сошёл в мир для спасения всех людей без различия. В христианстве «несть Эллин, ни Иудей», но «едино стадо и един пастырь». Поэтому, по существу своему, христианская церковь есть союз общечеловеческий; все верующие во Христа и рассеянные по всему земному шару принадлежат к церкви Христовой. Мало того, по идее она простирается и на царство небесное: живые и умершие, связанные верой и любовью, подчиняются единому невидимому главе – Христу.

Каким же образом эта, единая по существу своему, идея может раздробляться, приспосабливаясь к разнообразию человеческих потребностей? Тем, что она в себе самой расчленяется на свои составные элементы. Мы видели, что элементы всякого общества суть власть, закон, свобода и цель. Они существуют и в церкви, и каждый из них имеет в ней своего представителя. Отношение закона и свободы выражается в противоположении духовенства и мирян; власть в высшей своей форме представляется лицом первосвященника; наконец, цель союза, в самом общем своем значении, есть согласие любви, связывающее всех членов и дающее каждому элементу подобающее ему место в общем строе. Последнее начало имеет, однако, и своего специального представителя. Высший идеал христианства есть полное отречение от себя и отдача себя Богу и ближним. Этот идеал достигается в монашестве. Но это идеал исключительный, основанный не на соглашении, а на отрицании других элементов, а потому односторонний: он не способен служить связующим началом союза, а может только занимать в нём известное место наряду с другими. В каждом реальном союзе существуют все эти элементы в большем или меньшем развитии; но в приспособлении к жизненным условиям, тот или другой является преобладающим. Осуществляясь в реальном мире, идея, таким образом, расчленяется, а с тем вместе распадается на отдельные союзы, связанные общей верой во Христа, но образующие самостоятельные организации.

Это мы и видим в действительности. Первоначально христианская церковь, как она установилась в Римской Империи, образовала единый всемирный союз, верховным органом которого были соборы, составленные из духовенства. Главная задача их состояла в установлении закона. Затем, когда эта задача была исполнена, церковь распалась: в одной половине над всем возвысилась власть первосвященника; другая, напротив, стремилась осуществить идею любви приобщением мирян к охранению церковного предания. Здесь развился и идеал монашества. Но как власть, так и предание, устанавливая строгое церковное единение, не давали простора человеческой свободе. С дальнейшим развитием жизни последняя предъявила свои права. Отсюда возник новый союз, в котором и первосвященник, и духовенство, и монашество были отвергнуты; все ограничилось свободной общиной мирян, связанных общей верой и личным внутренним единением с Божеством. Но вследствие преобладания элемента свободы, этот союз естественно распался на множество отдельных отраслей и сект, с разнообразными догматами и направлениями. Таков существенный характер протестантизма.

Мы видим, что в действительности идея церкви не только расчленяется сообразно со своим содержанием, но осуществляясь в реальном мире, следует внутреннему, рациональному закону развития. Исходной точкой служит начало закона, которое составляет самое основание нравственного союза; затем из общего корня выделяются две противоположности – власть и идея, представляющие единство внешнее и единство внутреннее; наконец, образуются союзы, основанные на свободе и составляющие переход к чисто светскому развитию. Первоначальное единство разложилось; но возникшие из совокупного развития отдельные союзы сохраняются как самостоятельные члены высшего духовного целого, то есть идеального союза, обнимающего живых и умерших под управлением невидимого, божественного главы – Христа. Спрашивается: возможно ли и нужно ли дальнейшее их объединение?

Многие к этому стремятся. Идеалом христианской церкви представляется союз, обнимающий всё человечество и связывающий его началами веры и любви. Но такое отвлечённое представление упускает из вида разнообразие человеческих свойств и потребностей. Оно хочет наложить на всех одинаковый, неизменный и непреложный закон; для свободы не остается тут места. Между тем свобода составляет неискоренимый элемент человеческой природы, и именно тот, на котором покоится всё его нравственное существо. Только при свободном стремлении души к Богу сама религия получает истинное свое значение не как внешняя только форма, а как внутреннее, духовное общение единичного, бренного существа с абсолютным Источником жизни. Это общение, как уже замечено выше, зависит от различной восприимчивости людей, вследствие чего и пути, которыми Бог приводит к себе человеческую душу, могут быть весьма разнообразны. Они должны быть все открыты человеку; а потому полезно, чтобы существовали различные церкви, в которых каждый может найти удовлетворение своих духовных потребностей. Лицо свободно вступает в тот или другой союз, смотря по тому, куда влечёт его внутреннее чувство, и это не может быть ему возбранено, иначе как с нарушением самых священных его прав. И каждая церковь воспринимает его в своё лоно, оставаясь при своём исторически сложившемся строе. Глубокий смысл этого исторического развития состоит, как сказано, в установлении различных жизненных форм, соответствующих различным духовным потребностям человека. Ни одна церковь не может отречься от этого прошлого, не отрекаясь от самой себя. Чем более она убеждена в непоколебимой истине того, что она исповедует, тем менее возможно для неё такое самоотречение. Ни власть, признающая себя непогрешимой, ни предание, идущее непрерывной нитью от самого основания религии, не могут порвать со своим прошлым и отказаться от своей самостоятельности во имя идеального объединения. Всего менее может человек отказаться от тех форм, в которых находит убежище его свобода. Это значило бы отказаться от своей духовной самостоятельности, от самого своего человеческого достоинства и отдать всецело свои мысли и чувства в руки внешней для него власти. Если бы протестантизм исчез, то для людей, дорожащих свободным поиском истины, не оставалось бы иного исхода, кроме неверия. В действительности это так часто и бывает: сохраняется внешняя принадлежность к церкви, а внутри себя человек думает всё, что ему угодно. Но такая чисто внешняя связь менее всего соответствует идеалу.