И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Быть может, Петлин, который был знаком в участке, убедил его в неосновательности доноса, который и сам по себе, никем не подписанный, содержал лишь голословное заявление о подлоге чеков и о вывозе имущества, ни словом не упоминая о подлоге завещания. Станкевич счел только за нужное вызвать Седкову, чтобы спросить у ней, где живет Ирина, хотя, как кажется, это удобнее было бы сделать по справочным листкам участка и сведениям адресного стола. Очевидно, что донос безымянный и неосновательный, даже с точки зрения местного полицейского чиновника, не должен был получить дальнейшего движения, и весь результат его для заинтересованных лиц состоял лишь в получении Седковой повестки из полиции. Повестка, однако, произвела совершенно неожиданное для Петлина действие. Седкова пошла жаловаться. Вымогательство, ловко задуманное Петлиным, который, соорудив донос, стоял все-таки от него в стороне, не удалось, но зато следствие, возникшее из этого случая, как мне кажется, удалось вполне. Корыстные цели Петлина очевидны. Его записка: «Дайте Б. просимое» явно указывает, что он был заинтересован в том, чтобы получить свой гонорар. Он отрицает всякие сношения с Седковой. Но как объяснить историю с векселем в 5 тысяч рублей, который он разорвал после того, как он был ею объявлен подложным. Если бы он был получен за действительные услуги, как деньги, а не составлял орудия или плода нового вымогательства, рассчитанного против Седковой, то он не расстался бы с ним так легко. Ведь это все-таки была ценность в несколько тысяч. Таковы действия Петлина, подлежащие вашей оценке.

Киткин после двух допросов довольно откровенно рассказал все следствию. Его сознание, как электрический толчок, сообщилось неизбежно и неотвратимо и всем другим членам преступного кружка. Сознались по-своему и они, Киткину есть поэтому основание верить. Но оправдывать его нельзя. Он отлично понимал, что делал — недаром он так часто напоминает Седковой, что ему «все остается известным». Когда он был привлечен к подписи, он стоял в положении человека, находящегося отчасти в руках Седковой. У ней был против него весьма зловредный вексель. Впереди неприветно виднелось долговое отделение. Но он колебался, совесть в нем говорила. В эти минуты он заслуживает сочувствия. Но колебания были недолги. Он сообразил выгоды своего нового положения и, приняв предложение Седковой, вырвав из ее рук ненавистный вексель, сразу обменялся с нею ролями и перешел в наступательное положение. Он грозит Седковой, еще не подписавши даже завещания. «Знайте, что мне все остается известным»,— пишет он. «Если вы захотите иначе устроить это дело, то ведь мне все известно»,— пишет он в другой раз и прибавляет «маленькую просьбу — прислать сто или двести рублей». Очевидно, что с самого начала он понимал, что сделал, и старался извлечь из этого возможную выгоду. Таков Киткин в этом деле.

Задача моя окончена. Мелкие подробности, опущенные мною, восстановит ваша совокупная память. Дело это очень печальное, и все его участники, за исключением двух, заслуживают справедливого осуждения. Ни в их развитии, ни в их обстановке, ни в их силах и знаниях нет данных для их оправдания или даже помилования. Седкова не наивное дитя, не ведавшая, что творила. Она здесь обнаруживает большую находчивость и знание житейских дел. Ее поступок с векселем Киткина весьма характеристичен. Она трезво смотрит на людей, умеет за них, при случае, взяться. С момента смерти мужа она явилась лицом, отдавшимся вполне желанию завладеть тем, что по закону принадлежало не ей одной. Готовность была,— не было умения приняться за дело. Слово осуждения одно может заставить ее одуматься и начать иначе оценивать свои поступки. Оно будет тяжело, но будет справедливо.

Бороздин заслуживает строгого осуждения. Его образование и прошлая служба дают ему право искать себе занятий более достойных порядочного человека, чем те, за которые он попал на скамью подсудимых. Россия не так богата образованными и сведущими людьми, чтобы им в случае бедствий материальных не оставалось иного выхода, кроме преступления. Ссылка его на семью, на детей есть косвенное указание на необходимость оправдания. Но такая ссылка понятна в несчастном поденщике, в рабочем, которому и жизнь, и развитие создали самый узкий, безвыходный круг скудно оплачиваемой и необеспеченной деятельности. Но при общественном положении Бороздина, его несчастные дети только могли заставить его строже относиться к своим действиям. Ссылаясь на них в свое оправдание, он прибегает к способу тех отцов, которые, не сумев оставить детям достойного имени, стараются сделать их в глазах суда еще и нравственными подстрекателями на свои сделки с совестью. Наконец, Бороздин больше, чем кто-либо из подсудимых, должен был сознавать вред настоящего преступления, колеблющего законы, особенно нуждающиеся в охране со стороны общества, потому что ими ограждается воля человека, который уже не встанет из гроба на защиту своих прав... Он забыл то, что сам еще недавно был призван к охране законов в высоком звании судьи. Всякое положение налагает известные обязанности. Кто был судьею, кто осуждал и наказывал сам, кто отправлял правосудие, тот обязан особенно строго относиться к себе, хотя бы он и оставил свое звание. Он должен высоко ставить и охранять свое достоинство и беречь память о нем. Бывший судья, который делает подлоги, учитель, который развращает нравственность детей, священник, который кощунствует,— несравненно виновнее, чем те, кто совершает дурное дело, выйдя из безличных рядов толпы. Вы тесно слиты с судом, гг. присяжные, вы являетесь в настоящее время тоже лицами судебного ведомства, и вы отнесетесь справедливо к бывшему члену этого ведомства, который спустился до того, что берет деньги и за то, чтобы обманывать правосудие, и за то, чтобы не быть предателем своих сообщников. Не менее виновен и Лысенков. У него даже нет оправданий, которые есть у Бороздина. Ему были открыты пути честно выйти из стесненного положения; вокруг него были люди, готовые помочь... Он действовал в настоящем деле, как злой дух. Им вовлечены, им связаны все в этом деле. Не явись он с своею опытностью и с желанием поживиться на счет покойного Седкова, жена последнего так и осталась бы при желании, но без способов совершить завещание. Он нарушил и свои гражданские обязанности, и свои нравственные обязанности, забывая, что закон, вверяя ему звание нотариуса, доверял ему и приглашал других к этому доверию. Есть деятельности, где трудно отличить честного человека от должности его, и в глазах большинства нотариус, составляющий домашний подлог, все-таки подрывает доверие к учреждению, к которому он принадлежит.