И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Свидетель Пономарев не подтвердил ссылки на него предшествующего свидетеля и дал пространные объяснения относительно стоимости Кано-Никольского имения, оценив его в 5 миллионов рублей.

По словам свидетеля Чекмарева , служившего в банке и давшего обстоятельные разъяснения относительно делопроизводства и составления собраний из подставных акционеров, никто из членов банка никогда не заглядывал в кассовые книги, да и заглядывать незачем было, так как кассовые книги не могли дать никакого понятия о состоянии наличности кассы: «Касса была сама по себе, а книги — тоже сами по себе». Всею денежной частью заведовал Алфимов; имея в руках чековые книжки, он мог брать с текущих счетов сколько угодно денег, так как чеки до вступления в банк Якунина отправлялись с одной подписью председателя, и другие члены ничего не знали о получении той или другой суммы. Кассовые книги кассир вел на основании ордеров бухгалтерии, наличность же кассы ежедневно проверялась по особым рапортичкам, которые кассир представлял в правление. Деньги выдавались даже в отсутствие правления. Часто в кассе получались ордера по таким операциям, которые в действительности не производились; в кассовую книгу вносились не только те операции, которые производились в Саратове, но и такие, которые производились агентами банка вне Саратова. При таком порядке ведения дел, по мнению свидетеля, кассир весьма легко мог делать хищения, особенно если войдет в стачку с бухгалтером.

Свидетель Иловайский , сын подсудимого Иловайского, служил в банке, и некоторое время — в отделении отца, в кассе. Не имея акций, участвовал в общих собраниях акционеров; фиктивным акционерам правление давало записки, кого выбирать. Свидетелю случалось делать и переводы, но больше закладных листов, потому что денег в кассе было мало. Далее свидетель рассказал историю с распиской Борисова, подлинность которой последний отрицает: при отъезде из Саратова Борисову понадобились закладные листы для выдачи ссуды Соколовскому, которые и были выданы ему из кассы, но во избежание длинной процедуры с написанием ордера и соблюдением всех формальностей свидетель написал расписку и отнес ее для подписи Борисову в квартиру Алфимова, где Борисов и подписал ее карандашом, висевшим на часовых брелках; когда же кассир не удовлетворился такой подписью, то Борисов спустился в кассу и там навел подпись чернилами. При выдаче этой расписки (на 5 тысяч 700 рублей) были Алфимов, Исаков и др.

Управляющий Саратовским отделением Волжско-Камского банка Васильев , дав объяснения о сношениях своего банка с Саратовско-Симбирским, согласные с показаниями Борисова и других подсудимых, отозвался затем об Алфимове, Трухачеве и Иловайском, что они жили не по своим средствам. «Я получаю в год 12 тысяч, проживаю 7—8 тысяч, но стеснялся принимать Алфимова — так богато он жил. Исаков человек скромный, честный, аккуратный, но бедный, нуждающийся; он все свои деньги прожил в Саратовско-Симбирском банке. Якунин — образцовый банковский реформатор. Борисов — бесспорно, умный, бесспорно, финансист. У него один недостаток: он принадлежит к числу людей, которые могут создавать идеи, проекты, но приводить их в исполнение — нет, ибо работать в деталях он не может, это для него слишком мелко...» Свидетель принимал участие в торгах на Кано-Никольское имение тем только, что был там по чьей-то просьбе для счета, как и другой свидетель, Лызлов.

Молитов , отрицая показание Девина относительно взятки в 30 тысяч, рассказал, что он часто ездил по поручению в Кано-Никольское имение, получая на расходы по этим поездкам обыкновенно от Алфимова, а однажды и от купца Томасова, на имя которого было приобретено это имение на торгах. По мнению свидетеля, удельное ведомство не купило Кано-Никольского имения не вследствие малоценности его, а по иным причинам: Россия в то время была накануне войны, у удельного ведомства не было свободных денег, имение не имело оброчных статей и проч. Само по себе имение Кано-Никольское весьма доходное, но требует предварительно затраты больших капиталов.

Князь Еникеев засвидетельствовал как один из заемщиков банка, что до вступления в правление банка Якунина им, заемщикам, предоставлялись различные льготы, со вступлением же Якунина все льготы прекратились.

Бывший член ревизионной комиссии купец Китаев , некогда богатый землевладелец, а ныне, после продажи с молотка его имения, стоившего до 100 тысяч рублей, почти нищий, дал следующее показание: «Как только-с они (т. е. Алфимов; здесь по возможности приводится речь свидетеля в оригинале, ввиду ее своеобразности и принимая во внимание, что свидетель был членом ревизионной комиссии банка) приехали, так сейчас в доме Слепцова остановились; у них совершенно ничего-с не было, можно сказать, в одном фраке прибыли, а затем годика два прожили — хорошие суммы проживать начали, тысяч по 30 в год; сегодня пирушка, завтра пирушка; сегодня пикник, завтра пикник, ну, деньги-то и выходили, а получали-то всего 7 тысяч. Ведь они что делали? У них такая лодка была на полозьях, запрягут лошадей и пойдут компанией кататься по городу, а лошадям-то лисьи хвосты понавешают; уху, раков на шампанском варили, купались, можно сказать, в шампанском!.. А откуда деньги-то явились?.. А вот, примерно, я вам скажу: теперича я членом ревизионной комиссии был, по 500 рублей в год получать должен был, а они-с мне за все три года всего 250 рублей выдали; или — имение у меня было заложено за 88 тысяч, пожелал я взять добавочную, а уплатить прежнюю-то ссуду денег не случилось, я и выдал Алфимову векселей на 105 тысяч рублей, вроде, значит, обеспечения, а как добавочную получил 7 тысяч 500 рублей, за комиссию уплатил, в чем и расписку мне выдали, векселя же и до сих пор мне не возвратили. Теперича я так живу, средств лишился собственно через них: надо было мне платить процентов 4 тысячи 800 рублей, денег-то не было, так я к Алфимову 2 пуда серебра принес, да сколько бриллиантов и других вещей, чтобы, значит, не продавали имения-то; а они все-таки продали и деньги в недоимку поворотили, вещи же у Алфимова остались, я из них и десятой доли не получил». На вопрос защитника подсудимого Алфимова господина Блюмера: «Сами-то вы эту уху на шампанском изволили кушать?» — свидетель отвечал: «Нет-с, не кушал: я из природной водицы ушицу кушаю, а это вот они (подсудимые) изволили кушать!» Относительно своего членства в ревизионной комиссии свидетель сообщил, что он как человек темный, необразованный, больше на счетах считал, чем в дело вникал: на счетах он может хоть миллион сосчитать. Членам комиссии, бывало, принесут разные книги, они и подсчитывают итоги. «Господин Фойман, действительный статский советник, они больше меня понимают, ну, они по книгам-то просматривают, а я, значит, на счетах-то итоги прокладываю, и все верно выходило. Баланцы всегда по странице проверяли».