Валерий Анисимков - Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы

Вместе с тем группировки вымогателей привлекали на свою сторону наиболее влиятельных «воров», таких, например, как: В. Иванькова – «Япончика», И. Асянова – «Асяна», Д. Габелашвили – «Дато», А. Белого – «Белого» и др., отбывших наказание в виде лишения свободы, а также возводят памятники усопшим «генералам преступного мира» В. Бузулуцкому – «Деду» и В. Бабушкину – «Бриллианту».

Итак, в 90-е гг. принцип «воровской жизни», гласящий о невмешательстве в коммерческую жизнь, был окончательно преодолен.

Верхние слои криминального сообщества, накопив благодаря преступной деятельности капитал, включались в официальные товарно-денежные операции, тем самым преступный бизнес все более начал сращиваться с легальным.

Например, по оперативным данным, 1 февраля 2001 г. в ресторане «Времена года» в ЦПКиО им. Горького участники «воровской сходки» (Бишкекский, Аксен, Михо, Теймураз и др.) обсуждали варианты вложения крупных денежных средств, добытых преступным путем, в экономику, причем не только российскую, но и некоторых стран СНГ [175].

Посредством инвестиций устанавливается контроль над нефтехимическими предприятиями, лесной, алмазной, алюминиевой промышленностью, а также над отдельными коммерческими банками. По всей стране создаются многочисленные посреднические фирмы по реализации товарной продукции. Несогласных руководителей предприятий, коммерсантов, банкиров устраняют путем физических расправ.

В традиционные субкультурные контакты «воров в законе» определенные коррективы внесло и развитие наркомании. Ее широкое распространение не могло не отразиться на качественной стороне преступности и характере преступных связей. В 60-70-х гг. «авторитеты» уголовной среды старались препятствовать проникновению в свои группировки наркоманов, так как последние могли принести своим непредсказуемым поведением существенный ущерб сообществу. Да и всякая зависимость индивида, в том числе и от наркотиков, в преступном мире не поощрялась. В настоящее время положение изменилось. Органы внутренних дел располагают сведениями об устойчивых связях лиц, причисляющих себя к «ворам», с дельцами наркобизнеса [176]. Часть средств от реализации наркотических веществ поступает в «общаковые кассы», то есть в распоряжение абсолютных криминальных лидеров. Кроме того, отдельные «авторитеты», о чем свидетельствуют оперативно-розыскные источники, систематически сами употребляют наркотики.

Таким образом, Россия пришла к структуре преступности, свойственной всем странам с рыночной экономикой. Субкультурный авторитет теперь поддерживается не столько приверженностью сообщества уголовным традициям и обычаям, сколько размерами «теневого капитала», имеющегося в распоряжении лица. Но было бы ошибочным говорить о нивелировании системы искаженных ценностных ориентаций в среде привычных правонарушителей. Отдельные нормы, традиции, обычаи и межличностные связи изменились, но их функции сохранились. Правоохранительные же органы и законодательная система остались на ступенях переходного периода.

Законодательство и уголовно-исполнительная практика, направленные на борьбу с хранителями криминальной субкультуры, серьезно менялись в ходе отечественной истории. Каждому этапу развития общества соответствовали и свои представления об основах преступности и мерах борьбы с нею.

Формирование уголовного и пенитенциарного права началось в эпоху становления государственности Древней Руси. Предписания известного памятника древнерусского права Русской Правды (Краткая Правда) основывались на обычаях и сложившейся практике наказания за опасные деяния [177]. Криминальную же среду того времени представляли преимущественно бродяги («лихие люди»), которые, как правило, промышляли воровством и разбойными нападениями. Ответной реакцией на это явились своеобразные законодательные положения. Так, любому предоставлялось право убить застигнутого на месте преступления ночного вора либо вора, убившего огнищанина (собственника) около его дома или во время кражи его имущества (ст. 21 Русской Правды). Продолжалась традиция сурового отношения к ворам, разбойникам и особенно рецидивистам и в Судебниках 1497 и 1550 гг. Например, смертная казнь для «лихого человека», признанного таковым на основании специальной процедуры, могла быть применена за разбой или кражу.

Новым этапом в формировании правовых норм, направленных на борьбу с привычными преступниками и их деяниями, являлось Соборное Уложение 1649 г. Оно пошло также по пути дальнейшего наращивания устрашающего начала наказания. По-прежнему жестко относился законодатель к ворам и разбойникам. За первую кражу вора надлежало бить кнутом, отрезать ему левое ухо, лишить свободы на два года, «в тюрьме работать в кандалах, где государь укажет», а после отбытия тюремного заключения сослать в окраинные города (ст. 9 гл. 21 Соборного Уложения); за повторную кражу – бить кнутом, отрезать правое ухо, лишить свободы на четыре года с работой в кандалах, «где укажет государь», по отбытии тюремного заключения сослать в окраинные города (ст. 10 гл. 21 Соборного Уложения); третья и последующие кражи наказывались смертной казнью. Еще более суровым видам наказаний подлежали бродяги-разбойники [178]. Принципиально не изменились правовые решения и в Артикуле воинском 1715 г. В нем, как и в предыдущих законодательных актах, поддерживались идеи мести преступнику и устрашения населения.

На дальнейшее формирование уголовной и пенитенциарной политики России XIX и начала XX столетия оказали влияние гуманистические учения Ч. Беккариа, И. Бентама, А. Н. Радищева, Н. С. Таганцева, С. В. Познышева, И. Я. Фойницкого и др. Наряду со смертной казнью, телесными наказаниями все шире начинают применяться меры по изоляции привычных правонарушителей от общества. Более того, перед учреждениями, исполняющими наказания, ставятся задачи по исправлению арестантов. Так, видный теоретик отечественного права конца XIX в. И. Я. Фойницкий писал, что наказание не должно быть развращающим ни для наказуемого, ни для общества. Само понятие «исправление» сблизило в области наказания интерес общественный с личным, показав, что наказание приносит обществу пользу всего надежнее путем доставления пользы самому наказываемому, воспитывая его в духе осознания своих социальных обязанностей и доставления ему возможности честной жизни по отбытии наказания [179].

Практика же исполнения наказания в местах лишения свободы внесла свои коррективы. Метод борьбы с преступностью посредством изоляции осужденных закономерно породил расцвет субкультурных отношений в их среде. Доктрина исправления арестантов осталась в теоретических изысканиях. «Авторитеты» преступного мира («иваны»), уголовные традиции и обычаи свели на нет официальное воспитательное воздействие на обитателей тюрем. Все более актуальным становился вопрос о нейтрализации негативного влияния на всю массу заключенных криминальной верхушки и ее традиций. Отдельных, наиболее влиятельных и опасных, преступников этапировали на Сахалин. Появился и запрет назначать «иванов» на какие бы то ни было арестантские артельные должности. Нарушителей режима стали изолировать в специальных камерах, на тех же, кто проявлял активное неповиновение персоналу тюрем, одевали смирительные пояса, наказывали розгами. В каторжных тюрьмах арестантов «вязали уткой» (руки и ноги вместе туго связывались на спине крепкой острорежущей веревкой таким образом, что скоро наступало онемение всего тела), приковывали к тачке, накладывали оковы [180]Но даже таких суровых мер оказалось недостаточно, чтобы ограничить власть «иванов». Работники тюрем были вынуждены оборудовать специальные помещения для преследуемых со стороны «авторитетов», чтобы уберечь их от расправы.