Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы

Обобщая сказанное, следует сделать следующий вывод. В современном русском юридическом языке имеет место смешение лингвистических (речевых) и субстанциональных (сущностных, содержательных) нагрузок терминов «право» и «закон». В зависимости от обстоятельств эти слова используются в разных смыслах, что в конечном итоге обусловливает неразрешимость проблемы их соотношения. Представляется, что снять остроту дискуссии можно, если развести смысловые нагрузки данных слов и в дальнейшем сравнивать лишь однопорядковые категории. В частности, говоря о праве, следует различать право объективное (право, действующее в отношении субъектов, независимо от воли субъектов) и субъективное (право на притязание, определяемое волей субъекта), право как единую систему (российское право) и право как отраслевой элемент системы (уголовное право, гражданское право, административное право), национальное право как продукт внутригосударственной деятельности и международное право, позитивное (создаваемое посредством нормотворческой деятельности) и естественное (существующее вне зависимости от юридического оформления и государственного санкционирования) право. При использовании слова «закон» следует различать значения закона как объективного позитивного права (судьи подчиняются федеральному закону), источника отраслевого регулирования (уголовный закон), типа нормативно-правовых актов (при этом наряду со словом «закон», для обозначения «законов Российской Федерации» используются такие слова как «устав», «кодекс», «указ»). Как уже ранее отмечалось, само по себе подобное словесное многообразие, мягко говоря, не способствует восприятию закона как акта ВЫСШЕЙ юридической силы, так как существует возможность наделения силой закона и других нормативных актов, что автоматически влечет снижение юридического авторитета самого слова ЗАКОН [113].

Для зарубежной юриспруденции проблема соотношения права и закона не столь актуальна, прежде всего, потому, что в языке, данные понятия обозначаются разными словами, что позволяет избежать наложения смысловых нагрузок и тем самым существенным образом снижает накал страстей вокруг обсуждения столь значимой для российских исследователей проблемы.

В английском юридическом языке слова law и right используются в совершенно разных смыслах исключающих их отождествление. Law – это целостная категория, включающая в себя все многообразие подходов к публичному праву, законодательству в целом, отраслевому законодательству, то есть всему тому, что в русском языке относится к объективному (по отношению к конкретному субъекту) праву. Right – это субъективное право, в различных его формах и проявлениях, что же касается названия вида нормативно-правового акта, принимаемого парламентом, то используется слово statute (устав) [114]. Названные категории в силу их разноуровневости не могут пониматься друг через друга, а значит и не вступают в смысловое противоречие. Можно говорить о том, насколько law – выраженное в statute (принятом парламентом уставе) и legislation (законодательстве), соответствует natural law (дословно – естественному закону), однако это проблема соотношения смыслов, но не категорий.

Соотношение понятий «право» и «закон» во французском языке имеет ярко выраженное сходство с английской традицией. Для обозначения объективного права (закона в собственном смысле) используется слово loi. Естественное право переводится как loi de la nature (дословно – закон природы или естественный закон). Слово droit (право) используется для обозначения отраслей и сфер правового регулирования (droit international – международное право), а также для обозначения субъективного права (droit de vot – право голоса). Получается, что droit – это часть loi как нормативной системы. Что касается обозначения актов парламентского нормотворчества, то используется два слова слово loi (закон) и code (кодекс). Таким образом, рассмотрение loi – закона как продукта официального нормотворчества (кодифицированного и некодифицированного) сочетается с его восприятием в качестве loi – системы объективного права, складывающейся из позитивного права, основанного на legislation, и естественного права, основанного на loi de la nature. В отличие от английского языка, во французском слово statut используется для обозначения актов корпоративного нормотворчества (уставов общественных объединений, коммерческих организаций и т. п.), которые ни при каких обстоятельствах не могут рассматриваться в качестве закона.

Что касается соотношения понятий «право» и «закон» в немецком языке, то оно, по сути, тождественно русской юридико-лингвистической традиции. На немецкий язык слово право переводится как Recht, этим же словом переводится и термин законность (хотя, на наш взгляд, более точным было бы говорить о правопорядке), так же, как и в русском языке, Recht используется в достаточно широком смысле для обозначения права вообще – национального и международного права, отраслевого и субъективного права. Закон по-немецки – Gezetz. Так же, как и в русском и во французском языках, Gezetz используется и для обозначения закона в смысле объективного права и для наименования актов федерального законодательства и законодательства земель. Слово Statut используется аналогично французской традиции, для наименования источников корпоративного права, являющихся производными по отношению к Gezetz.

На основании проведенного анализа можно сделать вывод о том, что проблема соотношения понятий «право» и «закон» является ключевой для определения типа правопонимания. Однозначное решение данной проблемы невозможно. Следовательно, не имеет смысла пытаться такое решение выработать. Однако вполне можно договориться о содержании понятий, обозначаемых названными словами в определенном языковом поле, с тем, чтобы впоследствии избегать внутренних противоречий в выстраиваемых логических (философских) и практических (формально-юридических) конструкциях.

Специфика восприятия отечественной юриспруденции отечественными юристами заключается прежде всего в сегментарности юридического знания, его ограниченности рамками определенных научных специальностей. Всего лишь один пример: для теоретика права очевидным является восприятие правоотношения как формы позитивного правового поведения, в котором участвуют два и более субъекта, наделенных по отношению друг к другу корреспондирующими правами и обязанностями. В свою очередь для представителей уголовного права в качестве правоотношения рассматривается преступление – отношение субъект-объектного характера, выраженное в социально-вредном, общественно-опасном поведении физического лица – субъекта преступления, который одновременно выступает в качестве субъекта юридической ответственности (независимо от того, станет он участником реальных уголовно-процессуальных и уголовно-исполнительных отношений или нет). Считается, что в форме правоотношений выражается любое предусмотренное правом поведение субъекта, независимо от его юридической оценки и характера санкций. Таким образом, вступают в противоречие догмы общей теории права и отраслевой юриспруденции. Приведенный пример позволяет констатировать, что теоретическая и отраслевая юридическая наука оперируют различной источниковой базой и развиваются как самостоятельные замкнутые в себе и на себя направления образовательной и научной деятельности. Разобщенность и отсутствие взаимодействия имеются также в системе отраслевых юридических наук [115].