Роман Ромашов - Право – язык и масштаб свободы

10) Действуют в сфере государственно-правовых явлений. Речь идет о том, что государственно-правовые закономерности – относительно самостоятельная группа социальных закономерностей, что и является предпосылкой для их теоретического исследования. Но это требует ответа на вопрос, какие именно из социальных закономерностей принадлежат к государственно-правовым, то есть каким образом можно определить, носит ли конкретная закономерность государственно-правовой характер. П.М. Рабинович, уделивший значительное внимание изучению этого вопроса, пришел к выводу, что «связь может быть отнесена к специфическим государственно-правовым закономерностям, если а) по крайней мере одним из ее участников выступает государственно-правовое явление и б) она непосредственно обусловливает и отражает юридическое своеобразие данного явления» [344].

Считаем верным выделять именно государственно-правовые закономерности как целостную группу, исходя из неразрывности государства и права как социальных явлений. Разумеется, часть закономерностей может быть присуща исключительно государству, часть – исключительно праву, но при этом они составляют принципиально единую категорию объективных закономерностей. Системообразующим признаком здесь должен считаться именно юридический характер закономерностей; иными словами, те закономерности развития государства, которые не имеют отношения к юридической стороне его деятельности, не должны считаться государственно-правовыми, а носят иной, политический характер.

Итак, суммируя наиболее важные из перечисленных признаков, государственно-правовую закономерность можно кратко определить как объективную, систематическую повторяемость взаимосвязанных фактов в сфере государства и права. Именно в таком понимании государственно-правовая закономерность является одной из основных категорий общей теории права и главным предметом ее изучения.

Это, конечно, никоим образом не опровергает иных существующих трактовок закономерности. Государственно-правовая закономерность – это и устойчивая связь государственно-правовых явлений, и доминирующая тенденция в развитии государства и права [345], и «отношение между сущностями» [346], и «наличие определенного порядка и последовательности в явлениях объективного мира» [347]. Все эти трактовки вполне укладываются в приведенное определение, благодаря чему примиряются и дополняют друг друга, раскрывая отдельные стороны этого сложнейшего явления социальной действительности.

Государство и право – особые институты культуры, элементы «искусственной среды», при помощи которой человек выделяет себя из природы, и в этом качестве они не могут обладать реальным существованием в отдельности от человеческих индивидов и сообществ. Человек – единственно возможный носитель правовых начал, единственный, кто способен создавать правовые ценности и для кого они могут быть предназначены [348]. Поэтому, признавая существование в сфере государства и права таких явлений, как объективные закономерности, не зависящие от воли и сознания человека, мы оказываемся перед некоторым противоречием, пусть даже имеющим внешний характер, и вынуждены отвечать на вопрос, каким же образом объективная закономерность соотносятся с человеческой субъективностью, как они взаимодействуют и можно ли говорить о приоритете одного над другим.

В отечественных социальных науках, в том числе в юриспруденции, отмечаются два основных подхода к этой проблеме. Согласно первому из них, типичному для марксистско-ленинской традиции, с развитием общества и его переходом на социалистические и коммунистические позиции диалектика закономерного и субъективного постепенно исчезает, поскольку закономерности реализуются через их использование в общественных целях. Таким образом, действие и использование законов зачастую почти сливались, смешивались. Это заметно в таких высказываниях: «При социализме общественные законы действуют, как правило, через сознательную активность людей, все более выступая таким образом как законы сознательной и планомерной деятельности трудящихся. Субъективной стороной этой планомерно организованной деятельности является знание самих законов, умение их использовать и т. д…» [349]. При этом считалось, что для капиталистического общества характерной является стихийная форма действия социальных, в том числе государственно-правовых закономерностей [350].

Второй подход к проблеме сводится к тому, что субъективный фактор является для государственно-правовых закономерностей чем-то дополнительным, что вторгается в него и непредсказуемо осложняет ход государственно-правового развития; «объективные законы, реализующиеся в деятельности и поведении индивидов, классов, партий, корректируются субъективными факторами – мировоззренческими и методологическими установками, политическими теориями и доктринами, что существенно влияет на построение, формы, направленность правового регулирования, содержание отраслей, институтов, юридических конструкций и моделей» [351].

Иные возможные подходы к истолкованию связей субъективного и объективного, свободы и необходимости не получили в российской юридической науке широкого распространения. В частности, для теоретиков права вовсе не были характерны фаталистические представления в духе механицизма, отрицающие за человеком всякую свободу выбора и сводящие его деятельность к простой реализации объективных законов, которые незаметно для него всецело управляют его поступками. Противоположная крайность связана с тем, что объективные социальные закономерности считаются фикцией, а человек и его активность объявляется феноменами настолько сложными, что сама идея закономерности в их отношении неприменима. Этот взгляд имеет некоторое влияние в философии и социологии, но не в юридической науке.

Но даже те относительно взвешенные подходы, которые использовались в теории государства и права при анализе взаимодействия человеческой воли с объективной закономерностью, в настоящее время уже обнаруживают свою неполноту и неточность. Так, первый из приведенных подходов, фактически отождествляющий действие и использование государственно-правовых закономерностей, ставит под сомнение объективный характер последних. Действительно, если закономерности реализуются путем осознанного следования им, то они мало чем отличаются от социальных норм, программ, требований. Отсюда и попытки отграничить закономерность от повторяемости: «повторяемость может иногда свидетельствовать о нарушении объективной закономерности, основанной на глубинных, сущностных чертах и характеристиках явлений» [352]. Получается, что человек может без особого труда нарушить объективную закономерность, если просто не знает о ее существовании! Тем самым закономерность превращается в некое подобие технологической рекомендации, которая просто позволяет повысить эффективность работы, или социального императива, который требует от человека поступать определенным образом под угрозой каких-то негативных последствий.