Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел

При перекрестном допросе он сказал: «У основания языка я нашел несколько увеличенных слизистых мешочков. Это были не гнойные образования, а застарелые увеличенные слизистые мешки. Их было довольно много, но я не думаю, чтобы они беспокоили больного. Они могли причинять боль, но лишь в незначительной степени. Не думаю, чтобы это были увеличенные гланды. Я не скажу, что легкие больного были в болезненном состоянии, но они не были и нормальны. Легкие были переполнены кровью, а сердце было пусто... Если бы мы нашли размягчение позвоночника, не думаю, чтобы это могло объяснить смерть г-на Кука. Размягчение позвоночника не могло бы вызвать столбняк. Оно могло бы вызвать паралич. Как врач, исследующий причину смерти, я не думаю, чтобы было нужно тщательное исследование позвоночника. Не знаю, по чьему предложению произведено было исследование позвоночника спустя два месяца после смерти, При исследовании позвоночника мы нашли некоторые признаки разложения, но я не думаю, что это могло помешать нашему исследованию. Я осмотрел труп, чтобы убедиться, не было ли указаний на венерическую болезнь. Я нашел некоторые указания этого рода- и следы старых зарубцованных язв».

В объяснениях этого эксперта, таким образом, не было указаний на повреждения, могущие вызвать столбняк.

При передопросе его генерал-атторнеем он показал: «Указаний на раны или ссадины, которые могли бы вызвать столбняк, не было. В легких не было изменений, которые могли объяснить наступление смерти. Сердце было здорово, и я объясняю его пустоту действием спазмов. Коль скоро сердце оказалось пустым, конечно, должна была наступить смерть. Конвульсивные сокращения мышц, удостоверенные показанием г-на Джонса, должны были, по моему мнению, вызвать пустоту сердца. В мозгу не было никаких болезненных изменений, а если бы и были, я никогда не слыхал и не читал, чтобы болезнь мозга могла вызвать столбняк. Описанные признаки болезни Кука не могут также быть объяснены и каким-либо растяжением позвоночника. Такого явления вообще не существует, и я не знаю такой болезни спинного мозга, которая могла бы вызвать столбняк».

В числе свидетелей был лаборант Лондонского университета, производивший первое вскрытие. Его допрашивал г-н Гров. Он установил следующее: «Тетанические судороги происходят от расстройства спинного мозга. Эти расстройства не всегда поддаются наблюдению. При исследовании внутренностей человека, если существует предположение о смерти от tetanus’a, необходимо прежде всего исследовать позвоночник. При первом вскрытии было исследовано около полувершка позвоночника ниже отверстия черепа».

Барон Альдерсон остановил допрос замечанием: «Мне казалось бы благоразумнее воздержаться от допроса студента, когда здесь собраны лучшие врачи столицы».

Так, по-видимому, и смотрели на дело обвинители. Этого свидетели не подвергали ни перекрестному допросу, ни передопросу. Я упоминаю об этом в виде указания на ценность собираемых доказательств. Добросовестность этого свидетеля не возбуждала никаких сомнений; но недостаток опыта делал его объяснения ничтожными по сравнению с предстоявшими отзывами величайших медицинских авторитетов. По всем вероятиям, этот свидетель вовсе не был бы вызван, если бы не присутствовал при первом вскрытии. Его отсутствие могло бы быть истолковано защитой в неблагоприятном смысле для обвинения. Нередко приходится вызывать свидетеля при полном сознании, что как его показания о фактах, так и оценка фактов в его словах никакими уликами служить не могут.

Чтобы судить о том, о чем надо спрашивать свидетеля и что следует предоставить присяжным, можно указать на следующий пример.

При перекрестном допросе сэра Вениамина Броди защитник, sergeant Ши, спросил его: «Если принять во внимание, что случаи смерти от столбняка крайне редки, то признаете ли вы, что описание, сделанное простой горничной и провинциальным врачом, наблюдавшим только один случай этой болезни, могут быть достаточным основанием для вашего заключения?»

Сэр Броди: «Я должен сказать, что описание, сделанное свидетелями, представляется мне изложенным вполне ясно».

Г-н Ши: «Если бы их показания разошлись между собой, которое из двух было бы принято вами?»

Барон Альдерсон: «Такой вопрос едва ли может быть предложен эксперту; вы можете говорить об этом как защитник, независимо от мнения врача».

Я уже перешел за границы, которые наметил себе для этой книги; поэтому ограничиваюсь лишь одним примером возражения на защиту, это отрывок, взятый из того же процесса, а именно — разбор заключения д-ра Ненелли. Он указывает, что можно сделать перекрестным допросом, и вместе с тем составляет образец изящности, краткости и силы:

«Говорят, что Кук был человек слабого сложения, впечатлительный, что у него было что-то в груди; что, кроме того, у него была и какая-то болезнь горла; и, сопоставляя все это вместе, заявляют, что, если он простудился, у него мог быть идиопатический столбняк. Здесь нас бросают в целое море догадок и предположений. Д-р Ненелли, явившийся сюда, чтобы внушить вам, что было нечто вроде идиопатического столбняка, перечисляет вам вереницу предполагаемых болезней Кука, рассуждает о его нервной раздражительности, о слабой груди, о болезни горла и говорит, что все это предрасполагало бы покойного к идиопатическом столбняку, если бы он простудился. Но где же указания на простуду? Их в деле нет. Нет ни малейшего намека на то, что он жаловался на простуду или что его лечили от простуды. Я не могу не сказать, что это факт, недостойный ученого и почтенного сословия, когда перед судом являются люди с такими предположениями и догадками, с ложным толкованием фактов, с необоснованными софистическими выводами из них,— когда все это делается для того, чтобы ввести в заблуждение присяжных заседателей. Я глубоко чту науку, никто не уважает ее больше, чем я. Но я не могу не высказать своего негодования и возмущения, когда вижу, что ее искажают, ею торгуют в ущерб истине на суде».

Речь Цицерона за Росция, обвинявшегося в отцеубийстве, и некоторые из защитительных речей Эрскина могут служить авторитетным подтверждением того, что было сказано мной о ведении уголовной защиты.

Я уже привел образец краткого и сильного закля Укажу еще одно: заключение Эрскина по делу епископа Баторского; оно может быть поучительно и в более широком смысле:

«Я считая бы для себя унизительным бороться с призраками, придавать значение тому, что представляется мне совершенно ничтожным; если бы я бросил хотя одно слово на одну чашу весов, когда вижу, что другая пуста, я тем самым признал бы, что обвинением установлено что-либо, требующее возражения. Не знаю, согласятся ли с этим те, кто вверил мне это дело; об этом не нам судить; но не придется и спорить, если, в чем я не сомневаюсь, здравый смысл и совесть ваша теперь же положат справедливый конец возбужденному против подсудимого обвинению».