Галина Юзефович - Таинственная карта

«Сотворение дома» – не столько концептуальный труд, предполагающий однозначные и легко вербализуемые выводы, сколько причудливое и довольно путаное нагромождение разнообразных сюжетов, имеющих то или иное отношение к пространству дома. Впрочем, одна важная идея из книги Фландерс всё же вытекает вполне однозначно: те обыкновения и устои, которые мы привыкли считать вековыми и незыблемыми, в лучшем случае насчитывают 100–150 лет от роду. Те же порядки, которые и в самом деле можно считать исконными, едва ли понравятся даже самому записному ретрограду, консерватору и адепту «традиционных ценностей».

«Английский дом» Люси Уорсли – книга бытовая, легкая и по-хорошему развлекательная. В некотором смысле ее можно использовать в качестве картинки к «Сотворению дома» Джудит Фландерс – она настолько же доходчива и иллюстративна, насколько книга Фландерс концептуально перегружена и сбивчива.

Композиция «Английского дома» повторяет планировку жилища: четыре ее части посвящены спальне, гостиной, ванной и кухне соответственно. При этом каждый раздел представляет собой, по сути дела, не монолитное целое, но сборник разрозненных виньеток, иногда связанных с заявленной темой – помещением – только по касательной. Так, раздел про спальню охватывает всевозможные аспекты интимной жизни – от деторождения и грудного вскармливания (крайне непопулярного в XVIII и XIX веках – считалось, что кормление грудью можно и, более того, необходимо препоручать профессиональной кормилице) до чтения и секса. Лейтмотив раздела, посвященного ванной, – эволюция человеческих представлений о гигиене. А из главы про кухню мы узнаем о противоборстве женской и мужской прислуги, о способах хранения продуктов до изобретения холодильника и о практиках подачи пищи. Кстати, патриотически настроенным читателям будет интересно узнать, что традиционная манера сервировки пищи в богатых домах, при которой каждый из собравшихся за столом получает свою порцию с общего блюда или из супницы, стоящей на отдельном сервировочном столике, в английской традиции называется «русской подачей». Такой способ подавать еду распространился лишь в 30-х годах XIX века и пришелся англичанам по сердцу как более экономичный – до этого же блюда сервировались по принципу шведского стола.

Обаятельные, легкомысленные анекдоты, собранные на живую нитку, рисуют, тем не менее, вполне достоверную картину тех диковинных захватывающих превращений, которые произошли с человеческим жилищем за последние триста лет. И в этом смысле «Английский дом», пожалуй, в наибольшей степени соответствует ожиданиям тех читателей, кто, как и я, любит книги про быт и нравы любовью отчасти практической и концептуально незамысловатой.

Первая книга израильского историка Юваля Ноя Харари – супербестселлер «Sapiens» – воспроизводила типовую ошибку (или, если угодно, родовую особенность) всех ультра-концептуальных книг, предлагающих простые линейные ответы на сложные вопросы. Вслед за своим учителем и вдохновителем Джаредом Даймондом, пытавшимся одной (пусть и довольно толстой) книгой «Ружья, микробы и сталь» ответить на вопрос, почему Европа обошла остальные континенты в гонке за лидерство, Харари поставил своей целью объяснить, почему человечество как вид выиграло в гонке за мировое господство у других животных.

Проблема состоит в том, что сложные вопросы требуют таких же сложных ответов, а попытка упаковать двести тысяч лет человеческой истории в жесткие концептуальные рамки неизбежно приводит к многочисленным упрощениям и прочим формам насилия над реальностью. Пытаясь доказать, что единственная причина победы человека как вида заключена в его способности к взаимодействию в больших группах, Харари был вынужден отсекать целые событийные ветки, противоречащие его идее, и нещадно давить на факты коленом, принуждая их к повиновению. Однако делал он это так ловко и умело, так изящно размывал границу между вещами всем известными и вещами принципиально недоказуемыми, что уличить Харари в прямой манипуляции было непросто даже профессионалу. Для широкого же читателя, питающего слабость к простым объяснениям, «Sapiens» стал универсальным источником мудрости и чуть ли не главной книгой по истории.

«Homo Deus» обладает всеми недостатками первой книги Харари, увы, не обладая при этом ее достоинствами. Избыточная концептуальность, плавно переходящая в манипулятивность, остается неизменной, однако швы и стыки между разными пластами реальности на сей раз куда заметнее и грубее.

Безупречно гладкий, стройный и максимально дружелюбный по отношению к читателю «Sapiens» больше всего походил на пилюлю в скользкой желатиновой оболочке, позволявшей безболезненно проглотить большие объемы сложной информации. Глотать «Homo Deus» читателю будет существенно труднее. Заявленная в подзаголовке «краткая история будущего» возникает во введении, а после – лишь в третьей части, после плотного и в силу этого несколько путаного (как-никак то, что раньше размещалось на 400 страницах, приходится ужать до 200) повторения мыслей, уже известных нам по «Sapiens».

Впрочем, на сей раз к идее группового взаимодействия как главного ключа к успеху добавляется новый нюанс. Харари довольно убедительно показывает, что гуманизм, ставший господствующей религией современности, далеко не так органичен и неизбежен, как мы привыкли считать. Как и другие квазирелигиозные учения, он возник под влиянием конкретных исторических обстоятельств и с их изменением (которое, по Харари, уже не за горами) гуманизм утратит свою актуальность.

Подготовив читателя к неприятной мысли, что все привычные ему ценности (такие как индивидуализм, либерализм, права личности и свобода конкуренции) вот-вот прекратят свое существование под ударами внешних – в первую очередь техногенных – факторов, Харари, наконец, переходит к своему основному предмету, а именно будущему. Так что же ждет человечество за ближайшим поворотом? По мнению автора, прямо сейчас мы проходим развилку возможностей: направо ведет утоптанная дорожка к техногуманизму, предполагающему постепенное, но радикальное изменение человеческой природы с сопутствующей перестройкой этики, экономики и ценностных моделей. Налево же уходит чуть менее торная тропа к датаизму – переосмыслению всего мира как универсальной машины по передаче и переработке информации, в которой отдельным индивидам будет в лучшем случае уготована роль микрочипов в исполинской информационной сети.