Коллектив авторов - Испытание реализмом [Материалы научно-теоретической конференции «Творчество Юрия Полякова: традиция и новаторство» (к 60-летию писателя)]

Мадам Лану объяснила, что подъем на башню программой не предусмотрен, но у нас будет свободное время, и каждый сможет насладиться незабываемой панорамой Парижа. Стоит это недорого – 35 франков. По тому, как все переглянулись, я понял: никто, включая меня, не насладится незабываемой панорамой, предпочитая памяти сердца грубые потребительские радости.

Обедать нас повели в китайский ресторанчик, перед входом в который стоял большой картонный дракоша и держал в лапках рекламу, обещавшую роскошный обед всего лишь за 39 франков 99 сантимов. Обед был действительно очень вкусный, но впечатление подпортил Спецкор, сболтнувший, будто изумительное мясное рагу приготовлено из собаки. Особенно переживала Алла, ибо дома у нее остался не только сын Миша, но и пудель Гавриил.

Потом был музей Орсе. Перед входом, на площадке, окаймленной каменными фигурами, выстроилась довольно приличная очередь.

– Ура! – закричал Торгонавт. – Я выиграл!

– Я бы вам не отдал коньяк! – огорошил его Спецкор. – Очередь за искусством – это святое…

Мадам Лану объяснила, что раньше здесь был обыкновенный вокзал, но со временем необходимость в нем отпала и его переоборудовали в музей искусства XIX века.

– Они из вокзалов – музей, а мы из музеев вокзалы! – сказал я.

– Молодой человек, вы забываете, где находитесь! – возмутился Диаматыч.

− Он уже вспомнил и больше не будет! – поручился за меня Спецкор, а бровями показал: «Да, сосед, ты абсолютно прав!»

Когда мы вошли в музей с высоким переплетчато-прозрачным, как у нас в ГУМе, потолком, мадам Лану разъяснила, где что можно посмотреть, и вручила каждому по бесплатному проспекту. Мы разбрелись кто куда. Пипа Суринамская завистливо бродила возле портретов салонных красавиц и внимательно разглядывала их туалеты. Гегемон Толя пошел искать WC и застрял возле крепкотелых майолевских женщин. Товарищ Буров и Друг Народов остановились возле «Олимпии» и заспорили, сколько она могла бы потянуть на аукционе в Сотби. Удивил Торгонавт: он рассматривал картины через сложенную трубочкой ладонь и приговаривал: «Какие переходы! Какой мазок!» Увидев нас, он обрадовался и повел показывать «умопомрачительного» Пюви де Шаванна. При этом он возмущался тем расхожим мнением, которое бытует о торговых работниках, а ведь среди них есть люди тонкие, образованные. В частности, он, Торгонавт, уже много лет собирает молодой московский авангард.

В этом примере из романа «Парижская любовь Кости Гуманкова» представлены все возможные скрепы коммуникации.

Выше мы уже говорили, что чем старше текст, тем больше информации заключено в нем. Но из этого объективно вытекает и справедливость постструктуралистской теории парадигмы культуры и понимания текста как сложной единицы: каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры… Поэтому нельзя не признать, что специфика насыщенности текстов знаками культуры во времени постепенно начинает трансформировать для каждого нового поколения читателей реальный текст – в латентный, реальный текст – в квазитекст… Приведем пример «собственного прочтения» реального текста «Гипсового трубача» автором данной статьи, практически современником автора романа:

1. В сознании пишущего естьне только это понятие, но и образ собственно скульптурного творения;

2. Как филолог-русист, пишущий в определенной степени ориентируетсяв тех литературно-общественных ситуациях, которые представлены во многих главах романа;

3. Как современник автора, пишущий выявляет и понимает основныепрецедентные феномены для дискурса, стереотипы речевого общения для текста и ландшафты реальности и параметрические модели для действительности.

Для пишущего в этом плане «Гипсовый трубач» – реальный текст.

4. Пишущий примерно догадывается, о ком или о чем говорится в целом ряде глав романа;

5. Пишущий опознает некоторыефакты и события, которые описаны в ряде глав романа, но отчетливо понимает, что автором туда заложено значительно больше информации, чем есть у пишущего.

Для пишущего это во многом – латентный текст.

6. Пишущий осознает, что имеющейся у него информации недостаточно для адекватного понимания текста автора, но понимает его в «меру своего разумения»;

7. Пишущий не исключает, что в реальности понимание им текста может практически не совпадатьс тем, что заложено в тексте автором.

Для пишущего это, не исключено, в определенной степени – квазитекст.

Таковы возможные лингвокультурологические рассуждения о значении знаков культуры в произведениях Ю. Полякова. Они никоим образом не сказываются на удовольствии прочтения каждого его романа, позволяют обращаться к ним неоднократно и находить в них все новые, не открытые ранее смыслы и получать новое, не осознанное ранее удовольствие.

Печалит только одно: то, что подаренное им русскому речевому общению слово «апофегей», как кажется, все больше и больше становится знаком отечественной культуры…

Ю.М. Поляков:

− Хочу вспомнить еще одну историю, тоже символическую.

Помните популярный фильм 70-х «Анжелика и король» (Мишель Мерсье и Роберт Оссейн в главных ролях)? Мы, подростки, смотрели его с восторгом пробуждающегося эротизма. Сейчас я скажу, как эта французская лента связана с моей повестью «Парижская любовь Кости Гуманкова», кстати, самой переиздаваемой, наряду с «Козленком в молоке». Они переизданы десятки раз, экранизированы. Так вот, в 91-м, когда еще не развалили Советский Союз, летом, меня пригласили в Париж на презентацию «Парижской любви», которую выпустили во Франции, в издательстве «Ашет». После презентации меня пригласили на телевизионную передачу «Культурный бульон», очень популярную тогда во Франции. У нас такой передачи не было и нет. Отдаленно ее напоминает «Контекст», который я вел на канале «Культура» некоторое время назад. Все деятели культуры, писатели просто мечтали попасть в число ее гостей. И вот меня привозят во французскую студию, сажусь – открывается дверь, и входит Жофрей де Пейрак, актер Роберт Оссейн, пришедший представлять книгу «Человек или дьявол?» Книга о нем. Он садится рядом, и мы выходим в прямой эфир. Я сижу рядом ни жив ни мертв. Вдруг граф де Пейрак, фантастический любовник рыжей Анжелики, наклоняется ко мне и по-русски, с легким одесским акцентом спрашивает:

− Колбаса нужна?

Я смотрю на него в испуге. Тут мы уходим на рекламу. У нас тогда еще не было рекламы, а у них была. И я удивленно спрашиваю: