Наталья Громова - Именной указатель

Этих бумажек накопилось много. И наконец, я прочитал довольно длинную «экспертизу» Всеволода Вишневского, в которой была охарактеризована моя деятельность, главным образом на кинофабрике Госкино («Мосфильме»), где я допускал на художественном совете антисоветские высказывания и препятствовал прохождению подлинно революционных произведений. В частности, он указывал на то, что именно по моему настоянию был отвергнут сценарий «Мы – русский народ». Написанное, заявлял я, еще не сценарий, а бесформенная патетика. Мое же творчество (это слово было взято в кавычки) представляет собой не более чем ловкое приспособленчество, скрывающее мое истинное лицо. Он приводил примеры, не припомню какие, из моих сценариев и моих выступлений. Многие строчки этой «экспертизы» были густо подчеркнуты красным и синим карандашами. Вслед за Вишневским неожиданно оказались показания Ильи Захаровича Трауберга, удивившие меня. Илью Трауберга, ленинградского кинорежиссера, вызвали в Москву и назначили начальником сценарного отдела нашей кинофабрики, там я с ним и познакомился. Он написал коротко, примерно так: «Знаю С. А. Ермолинского как высококвалифицированного сценариста, отличного работника и не сомневаюсь в его честности». Если припомнить те времена, то это был поступок на редкость благородный, причем поступок человека, никак не связанного со мной дружбой. Перевернув последнюю страничку «дела», я с некоторым недоумением посмотрел на следователя.

– На предыдущих допросах, – сказал я, – моим следователем неоднократно упоминались свидетельства целого ряда лиц. Приводились слова, якобы сказанные мною, в которых я издевался над выборами в Советы («какие выборы, если один кандидат, бери и механически опускай бюллетень»); что известны мои ехидные насмешки над некоторыми деятелями искусства и литературы, которые готовы распластаться, лишь бы по головке погладили, Сталинскую премию выдали; что я глумился над произволом цензуры, и т. д. и т. п. (Добавлю в скобках для читателей этих записок, что я мог высказывать подобные мысли и даже припомнить имена людей, которым или в присутствии которых высказывал их, но промолчу, потому что заодно с доносчиками легче легкого ошельмовать и безвинных людей. Закрываю скобки.)

В Саратове же я подчеркивал другое. На каком основании, говорил я, мой московский следователь утверждал, что на квартире Булгакова происходили антисоветские сборища и я участвовал в них? У него, у следователя, грозился он, имеются показания моих близких друзей и друзей Булгакова, подтверждающие это. Где они?

Новый, саратовский следователь нахмурился. Однако же он и тут ответил мне без обиняков:

– Допускаю, что следствие располагало и такими показаниями, но не все показания, хотя и учитываются, прилагаются к делу.

– Понимаю. «Тайные показания», – сказал я.

Он пропустил мимо ушей это мое замечание и сказал:

– А цензуры у нас нет. Это вы напрасно.

– Понимаю. А как насчет булгаковских сборищ?

– Это отпало, – чуть повысив голос, ответил он.

На этом разговор, скорее беседа, чем допрос, окончился” [86] Ермолинский С. А. О времени, о Булгакове и о себе. С. 269. .

Итак, “тайные показания” в деле были. Но Ермолинскому их, конечно же, не показали. Я их тоже не видела, когда в 1990-е годы читала допросы в архиве ФСБ. Папка была очень тонкая, но по ее сторонам были конверты, тщательно заклеенные. Можно было читать только следственное дело, а доносы, спрятанные там, конечно же, нет.

И только в 2017 году году мне удалось получить в ГАРФе дело по реабилитации Сергея Ермолинского [87] ГАРФ. Ф. 8131. Оп. 31. Д. 10070. . Было это непросто, но все-таки оно оказалось у меня в руках. Сначала мне показалось, что все документы мне более-менее знакомы. Был еще большой итоговый допрос прокурора Хорнашова от марта 1941 года. Видимо, утрясали это дело, стараясь свести все, что было. И вот на одной такой итоговой бумажке, приготовленной следователем к заседанию, на обратной стороне постановления я увидела выписанные, видимо, для быстроты ознакомления прокурора – те самые “тайные показания”, на основании которых был произведен арест Ермолинского.

Небольшой листок бумаги (см. фото). С одной его стороны напечатано:

Фамилия докладчика – Образцов. № следственного дела – 2128. В другой графе. Установочные и характеризующие данные. Ермолинский Сергей Александрович, 1900 года рождения, уроженец гор. Вильно, русский, грн СССР, беспартийный, бывший член Союза сов. писателей, киносценарист. Арестован 24 ноября 1940 года и держится под стражей в Саратовской тюрьме НКВД. Обвиняется в том, что в период 1939–1940 годов в кругу своих знакомых вел антисоветские разговоры, в которых осуждал мероприятия партии и правительства. В области литературно-кинематографической деятельности с 1927 по 1940 год в ряде киносценариев – “Земля жаждет”, “Железная Бригада” и в других – неправильно отображал трудовую деятельность советского народа, а в киносценарии “Закон жизни” (соавтор) возводил клевету на жизнь советской молодежи, – т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 59, п. 10, ч. 1 УК РСФСР. Виновным себя не признал. Изобличается агентурными данными источников “Парижанка” и “Дипломат” и материалами экспертизы.

Фрагмент повестки из дела по реабилитации С. А. Ермолинского

На обратной же стороне этой повестки острым (см. фото ниже) простым карандашом отдельные тезисы доноса:

Изобличается.

I) Негласный допрос Парижанки.

1) Руков а/с кружком.

а) Выборы формальны.

б) Аресты разв. <���нрзб> страны.

в) О законе труд. дисцип. действ. разрушительные.

г) Между коммун. и фашизмом разн. мало высокая симпатия к Гитлеру.

II) Изоб. Венкстерн [88] Венкстерн Владимир Алексеевич (1884–1949) – юрист; брат Н. А. Венкстерн, драматурга, писательницы, близкой приятельницы М. А. Булгакова. Венкстерн был арестован 5 октября 1938 г. На суде он отказался от своих показаний на С. А. Ермолинского. Осужден на 5 лет. Вернулся из заключения в 1943 г., но в Москве он жить не мог и в 1945 г. поселился в Иванове, куда переселилась (не по своей воле) его старшая дочь Лидия Владимировна Венкстерн со своей семьей. По сообщению его внучки Н. Е. Брауде, его здоровье было подорвано в лагере. Он умер от инфаркта весной 1949 г., похоронен в Иванове. – 14.xi.1938. <���нрзб> Осужден <���нрзб> от 11.xi.1939 х 5 л. Изобличается как участ. а/с группы.

III) С 1931–36 поддерживал вместе с женой знакомство с предст. итальян. фирмы Фиат – Пиччини.