Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

Во-первых, он будет поражен, обнаружив, как редко случались в России сколько-нибудь заметные события: гораздо реже, чем раз в неделю! А газетная колонка – вещь такая, что к назначенному часу такого-то дня вынь ее да положь; и если сюжета нет, изволь изобрести. Хоть высоси из пальца. Игорь Иртеньев иногда прибегает и к этому способу, – а что делать? Это впоследствии, в другом столетии, каждый школьный отличник с удовольствием расскажет на экзамене: в такой-то, мол, и в такой-то момент судьба этих бедолаг решилась так-то и так-то. А бедолагам-то было и невдомек.

Во-вторых же – личный опыт пребывания в абсолютном абсурде, поневоле длительный, обогатил автора неисчерпаемым запасом таких, с позволения сказать, образов (или, там, ассоциаций, не то – реминисценций), что ум более обычный чувствует порой (не без обиды) объектом насмешки – себя.

«Одна мадьярка, например, в такой же день много лет назад вышла на берег Дуная и бросила в воду цветок. Какой, точно не помню. Да это и неважно. Важно другое. Поток, приняв этот дар утренней Венгрии, немедленно понесся дальше. И тут началось.

Словаки, увидав подозрительный цветок со своего словацкого бережка, пришли в страшное возбуждение и стали с непонятной целью бросать в воду алые маки, которые река принимала столь же благосклонно. Случившаяся неподалеку известная певица Эдита Пьеха обратилась к водной артерии с непростым вопросом. „Дунай, Дунай, – неожиданно запела она, – а ну, узнай, где чей подарок?“ И, не дождавшись ответа, продолжала: „К цветку цветок сплетай венок, пусть будет красив он и ярок!“ В неузнаваемо похорошевших водах встретились также болгарская роза и жасмин югославского производства. Свой вклад в праздничную копилку сделал и подвернувшийся румын…»

Уверяю вас: вполне половозрелые люди (отнюдь не иностранцы) не врубаются – об чем гундос? – пока им не разъяснят какие-нибудь старшие родственники: автор пересказывает (близко к тексту) идиотскую песенку, намертво въевшуюся в советские мозги, – про дружбу народов Восточной Европы. Пародирует жизнерадостную фальшь тошнотворной пропаганды. Ну а с какой стати пародирует – это как раз не тайна: по случаю Всемирного дня воды…

Проза Иртеньева чуть не сплошь построена на идиомах (лучше сказать – на речевых колтунах) социалистического сознания. По-видимому, грядущим поколениям предстоит наслаждаться ею в переводах, как «Словом о полку» (тоже Игореве, кстати).

А со стихами не так. Хотя и они, казалось бы, сделаны из времени.

«Какое время было, блин! Какие люди были, что ты! О них не сложено былин, Зато остались анекдоты. Какой вокруг расцвел дизайн, Какие оперы лабали, Каких нам не открылось тайн, Какие нам открылись дали. Какие мощные умы Торили путь каким идеям. А что теперь имеем мы? А ничего мы не имеем».

Виктор Пелевин. Диалектика переходного периода из Ниоткуда в Никуда

Избранные произведения. – М.: Эксмо, 2003.

В интеллигентной, к тому же смешанной аудитории толковать о Пелевине отчасти неловко. Верней, стрёмно. Поскольку философские, извините, концепты, сами по себе прозрачные, запаяны в упаковки с картинками ну очень vulgar. Просто хоть не цитируй. Приличная критика, я вижу, так и поступает. Пропускает, как бы не замечая, лучшие у Пелевина страницы. Довольствуется высказываниями автора.

А собственная речь – так сказать, повествовательная – дается ему с огромным трудом; слова трутся друг о друга с невыносимым скрипом. Иногда просто не верится, что это – русская проза, так она холодна и неуклюжа. Словно сочинителя примиряет с самим собой циничный расчет: по десять раз, что ли, как Гоголь, переписывать? была охота! а переводчики на что?

«Степа ощутил ту разновидность когнитивного диссонанса, которую народ отразил в пословице „хоть иконы выноси“, – происходившее в комнате не соотносилось с высокой духовностью драмы на экране».

Как там у классиков? Чтобы словам было тесно, мысли – просторно? А не угодно ли – наоборот? Пожалуйста:

«…Степа был галантен с карьерными девушками и не экономил на их простых радостях, понимая, что кроме быстро разрушающегося физиологического ресурса у бедняжек нет других активов и их прогноз на длительную перспективу ничуть не лучше, чем у инвесторов, целиком вложившихся в интернет-проекты».

Еще хуже обстоит дело с описаниями физических действий, передвижений… о лицах и жестах вообще не говорю. Чтобы покончить с этим, выпишу один пример такой мучительной слепоглухоты – или как еще сказать? – безобразия в буквальном смысле:

«Временами, когда он чувствовал, что скоро не сможет, так сказать, удержать чашу наслаждения, не расплескав ее, Степа проделывал одно странное действие. Он быстро слезал на пол, садился на корточки спиной к партнерше и заводил согнутые руки как можно дальше назад, стараясь ткнуться локтями прямо в ямочку между ее ягодицами. Он делал это потому, что при взгляде на воображаемое сечение этой композиции получалось „тридцать четыре“: тройку давал контур женского зада, а четверку – его торс и выброшенные назад локти…»

То есть в некоторых элементах эта проза – бесспорно и беспомощно графоманская. Но кое-что Пелевин умеет делать получше других. Чужую речь, особенно за персонажей чудовищных, и особенно – за тех, кого ненавидит, – он сочиняет едва ли не блестяще. И есть у меня такое подозрение, что некоторые мысли, а именно те, что причиняют автору боль, – конвертированы им в похабное остроумие какого-то личного, подручного дьявола.

Поэтому все-таки рискну привести текст не совсем пристойный (заменяя, успокойтесь, некоторые буквы точками): похоже, тут кончик нитки торчит из клубка.

Это телефонный разговор: гэбэшник Лебедкин выдавливает из бизнесмена Степы очередную сумму. Не для себя стараюсь, – говорит Лебедкин. – Ты хоть знаешь, сколько людей в цепочке? – Знаю, – отвечает Степа. – Вся страна.

«– Это раньше была вся страна. А теперь весь свободный мир, понял, нет? И несвободный тоже.

– Понял, понял. Классная у тебя работа, Лебедкин. Пришел, увидел, победил.

– Это раньше было – пришел, увидел, победил, – хохотнул Лебедкин. – А теперь знаешь как? Вы…ал, убил, закопал, раскопал и опять вы…ал. Темп жизни совсем другой. Главное – не отстать…»

Афоризм действительно грубоват. Но господствующую современную тенденцию в экономике, а также в политике – описывает, согласитесь, довольно верно. Насчет свободного мира не знаю, а тут, у нас, темп и впрямь ускоряется.

Так вот, словесность Пелевина, если я правильно ее понимаю, хватается (или делает вид, что хватается) за стоп-кран. Причем нарочито пренебрегает сантиментами; обращается прямо к пресловутому интеллекту. Дескать, не узнаю тебя, брат интеллект; неэффективно действуешь; тебя развели, тебя кинули, ты попал. А ведь говорили тебе на Древнем, на Дальнем Востоке: плюнь ты на цель, брось пользу. Скажешь, в так называемом времени без этих долбаных идей интеллекту ничего не светит и нечего ловить? Фишка в том, что твое время – не более чем название хитрого невроза: когда человек уверен, что жизнь – переход из Ниоткуда в Никуда, но старается позабыть об этом. И включается в упомянутую цепочку, взвинчивая темп еще… И обязательно проигрывает. И дьяволы ликуют.