Дмитрий Быков - Время изоляции, 1951–2000 гг.

Я могу с радостью заметить, что после этого романа многие безработные интеллигенты, большей частью гуманитарии, в школу пошли. Во-первых, оказалось, что там платят, а во-вторых, это был лучший способ сохранить себя. Для меня, тогдашнего учителя словесности в школе 1214, который бегал на молочную кухню, чтобы успеть, до уроков, а потом шёл в довольно сложный класс, – для меня книга Иванова была великим подспорьем. И всем детям, всем своим школьникам я её рекомендовал. И никто из них не пожаловался. Я думаю, из тех немногих островков чистого разума, которые были в девяностых годах, эта книга остаётся самой приятной, и мне она до сих пор ностальгически мила. И автограф Иванова на ней я храню как дорогую реликвию.

1997 год самым непосредственным образом связан с нашей эпохой. Двадцать лет продолжалась эпопея, начавшаяся в 1997 году. Формально говоря, большой тираж в «Захарове» вышел в 1998-м, и ровно двадцать лет спустя, 8 февраля 2018-го, в магазинах появился последний роман о Фандорине. «И это последний из рассказов о Маугли». Но я встретился с «Азазелью» в 1997-м, когда Александр Зотиков, один из моих самых любимых литературных критиков, а на тот момент ещё и мой начальник по журналу «Профиль», показал мне маленькую книжку, изданную в количестве, кажется, 50 пробных экземпляров, сказав, что её написал некий давно состоявшийся в профессии человек: «Он пишет её под псевдонимом, попробуй раскрыть, кто это делает».

Я прочёл книгу, не отрываясь, очень быстро. Она вызвала у меня довольно сложные чувства, но, во всяком случае, я сказал, что это очень профессионально написано. И, как мне тогда показалось, три вещи я могу сказать довольно точно: я, конечно, не знаю, кто это написал, но с высокой долей вероятности это делал поклонник Стругацких, причём поклонник, хорошо знающий их тексты. Это, скорее всего, переводчик, потому что его отличает главная переводческая добродетель – у автора не очень много своих идей, их тогда ещё не было видно, но он замечательный стилизатор, и третье обстоятельство – он, скорее всего, востоковед, но какой именно востоковед, я сказать не берусь, возможно, китаист. Я не очень сильно промахнулся, автор Григорий Чхартишвили был японистом, действительно отличным знатоком японской культуры и одного из главных её переводчиков Аркадия Натановича, и при этом человеком уже вполне состоявшимся в профессии, ему было за сорок. Григория Чхартишвили знали у нас главным образом по блестящим переводам Юкио Мисимы, а прежде всего по новелле «Патриотизм» и роману «Золотой храм». Знали как видного сотрудника прогрессивной и модной «Иностранной литературы». Узкий круг его друзей, в частности, Сергей Гандлевский, знал, что он долго занимается как профессионал темой «писатель и самоубийства». Понятное дело, что для японской культуры, построенной в основном на феномене харакири, эта тема не пустая.

Роман «Азазель» удивил меня тогда одним обстоятельством, почему я и подумал сразу на Стругацких или кого-то из их фанов. Это обстоятельство было в романе главным, – во второй половине девяностых годов, и будущему историку литературы об этом важно помнить, особенно остро в русской литературе встал вопрос: каким образом из человека разумного сделать человека воспитанного? Этот вопрос был сформулирован именно так, дословно, Стругацкими в романе «ОЗ», «Отягощённые злом», и после этого становится понятно, почему они так любили эту не слишком популярную книгу. Действительно, в ней поставлен главный вопрос. Ну хорошо, мы создали людям условия, а вот с помощью чего можно из них создать людей нового типа? Главная проблема русской литературы – это проблема сверхчеловека, и она вся на это нацелена. Это Раскольников, Рахметов, это в огромной степени Долохов, это фон Корен, и не случайно, кстати, именно фон Корен так отзывается в Фандорине, это в том числе и Базаров. Но как этого сверхчеловека создать, во-первых? И, во-вторых, что ему делать среди остальных? Людены появились ведь биологически, это следующий этап человеческой эволюции. А можно ли дотянуться до люденов? Может ли, например, Виктор Банев в «Гадких лебедях» стать мокрецом? Ему говорят, нет, не надейся, это генетическое, врождённое заболевание, а он уже видит у себя эти круги под глазами. Нет, нельзя. А вот Акунин в «Азазели» поставил рискованный эксперимент, он пытается доказать, что можно. Вопрос в том, какой ценой. Там главная героиня, которая и есть главная злодейка, она создаёт интернат для сверхчеловеков, та же самая тема, которая есть и у Стругацких, и, кстати говоря, у Бориса Натановича в «Бессильных мира сего». У Бориса Натановича вообще для того, чтобы активизировать дарование этих людей, чтобы вызвать к жизни их настоящие таланты, их иногда просто пытают, это довольно страшная история. Но проблема-то в том, что «а как иначе?». А что иначе вы можете сделать? И действительно, эта демоническая Азазель, эта страшная женщина, растит сверхчеловечков очень жестокими способами, она растит их, конечно, для того, чтобы с их помощью прийти к власти и перевернуть мир, и нет другого способа вырастить сверхчеловека. Но Акунин нам пытается возразить, ну как же нет? Ну вот у нас же есть Эраст Петрович Фандорин, обладающий явно сверхчеловеческими качествами, ему абсолютно везёт в игре, он страшно быстро эволюционирует, он развивающийся сыщик, а не просто сразу изначально данный Холмс. Он молод, но у него поразительные способности, он действительно страшно добр, он интересуется восточными техниками и восточной философией. И при этом достоинство, аристократизм – опора его личности, основа её. Почему бы не быть Фандориным? Но мы при этом забываем о том, что и Фандорин не просто стал таким, а Фандорин стал таким после того, как уничтожили его невесту, которая взорвалась на его глазах, и этот шок стал для него основополагающим. У него поседели виски, он начал заикаться и стал сверхчеловеком. А изначально он был банальный служака. На самом деле в «Азазели» особенно бросается в глаза, что, казалось бы, сверхчеловек уже назрел, но для того, чтобы этого сверхчеловека создать, ему надо дать самурайское мировоззрение, столь близкое Акунину.

Ну и посмотрите, вот Акунин, Григорий Чхартишвили, человек, который довольно долго прожил в тени своих занятий кабинетным ученым, японист, обучавшийся там, поздно, на гребне пятидесяти лет достигший всероссийской славы – он тоже один из примеров воспитания сверхчеловека. Посмотрите, как он много и качественно работает, как разнообразны его проекты, какое поистине сверхчеловеческое количество романов написал он за эти двадцать лет: тут и цикл о Фандорине, и цикл о Пелагии, и цикл под псевдонимом Борисова, и замечательный цикл написанных на материале российской истории не только учебников, с довольно глубокой проработкой материала, но и повестей, иллюстрирующих их, это действительно, пожалуй, беспрецедентная работоспособность. У нас такого достигала только Дарья Донцова, и то, если допустить, что Дарья Донцова работает в одиночку. Допустим это, но там качество текстов говорит само за себя, я никогда не могу прочесть больше двадцати страниц подряд. А перед нами действительно какой-то сверхчеловеческий проект, и если воспитывать этих сверхлюдей не так, как воспитывает их Азазель, остаётся вопрос – как? На какой основе? Что может заставить человека делать из себя вот этот новый небывалый проект? На этот вопрос уже поздний Акунин отвечает в своём романе «Аристономия», говоря о неизбежности кодекса чести для развития.Ну поэтому и немудрено, что со временем Акунина так решительно развело с современной российской реальностью, и может быть, когда российская реальность станет на путь общечеловеческого развития, то есть всё-таки совершенствования, а не деградации, может быть, Акунин и вернётся. Хотя, честно говоря, не уверен, что Россия готова платить такую цену за его возвращение.