Мария Аксенова - Знаем ли мы все о классиках мировой литературы?

К концу мая чешско-сербский отряд Гашека, насчитывавший уже более ста бойцов, в составе Красной армии воевал с белыми войсками, подавлял мятеж в Самаре, за что полевой суд Чехословацкого легиона выдал ордер на арест Гашека, как предателя чешского народа.

Его карьера в Красной армии шла в гору: в качестве журналиста он пишет статьи, издаёт газеты, воюет в разных частях, в том числе в 25-й дивизии Чапаева, назначается комендантом Бугульмы, в Иркутске избирается депутатом городского совета.

После окончания Гражданской войны Гашек остался в Иркутске, где даже купил дом. В ноябре 1920 года в Чехословакии разразился политический кризис, началась всеобщая забастовка, а в городе Кладно рабочие провозгласили «советскую республику». Чешские коммунисты в России, в том числе комиссар Гашек, получили распоряжение отправляться на родину, чтобы поддержать местное коммунистическое движение и готовить мировую пролетарскую революцию.

В декабре 1920 года Гашек вместе с супругой, с которой познакомился в Уфимской типографии, Александрой

Львовой, вернулся в Прагу. Но там ему были не рады: пресса устроила травлю «большевистского комиссара, повинного в смертях чехов», бывшие друзья отвернулись, работы и денег не было.

В своём доме в небольшом городке Липнице тяжелобольной Гашек до последних дней диктовал свой роман о Швейке. 3 января 1923 года Ярослав Гашек скончался. На его могиле одним из его местных друзей, каменотёсом Харамзой, был установлен памятник – раскрытая каменная книга, на одной странице которой имя Гашека, на другой – Швейка.

Едкие афоризмы Гашека весьма актуальны и сегодня:

«В сумасшедшем доме каждый мог говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте».

«Беда, когда человек вдруг примется философствовать, – это всегда пахнет белой горячкой».

«В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными».

«Я сам за собой иногда замечаю, что я слабоумный, особенно к вечеру…»

В российском обществе патриотический порыв начала войны – банкеты с пением гимна «Боже, царя храни», газетные статьи, призывающие дать отпор тевтонам, – вскоре сменился критикой правительства и генералитета. В 1915 году с помощью фрейлины императрицы Александры Фёдоровны М.А. Васильчиковой, которую война застала в имении под Веной, бывшего премьер-министра С.Ю. Витте и нефтяного магната Э.Л. Нобеля русское правительство намеревалось разведать возможность мирных переговоров с кайзером Вильгельмом, искренне не желавшим войны. Но попытка была сорвана крупной русской буржуазией, связанной с финансовым капиталом Англии и Франции. Российская интеллигенция тоже не выработала единое отношение к войне. Кто-то призывал «укоротить волчьи аппетиты германцев и их союзников», другие доходили до полного неприятия войны, третьи меняли свою точку зрения.

Александра Ивановича Куприна(1870–1938) – известного русского писателя, автора «Кадетов», «Юнкеров», «Поединка», «Штабс-капитана Рыбникова», «Гамбринуса», «Олеси», «Гранатового браслета», «Ямы», любимого с детских лет «Белого пуделя» и других произведений – надеюсь, представлять не нужно. Выпускник Александровского военного училища, четыре года прослуживший в армии, Куприн пожелал показать личный пример патриотизма: записался в запасной полк и вновь надел мундир поручика. В октябре 1914 года у себя в любимом «зелёном домике» в Гатчине он создал маленький госпиталь на десять коек. Основную заботу о раненых взяла на себя его супруга, Елизавета Морицевна Гейнрих, профессиональная сестра милосердия, участница Русско-японской войны. Все члены семьи оказывали посильную помощь в лечении и реабилитации своих гостей-пациентов: дочь Ксения «рассказывала солдатам сказки, играла с ними в шашки», сам Куприн, когда ещё не оказался на фронте, читал раненым газеты и книги, писал за них письма.

Свой патриотический энтузиазм 31 декабря 1914 года Куприн выразил афористично:

С ноября 1914 по май 1915 года писатель находился в действующей армии, где некоторое время командовал резервной ротой, расположенной в Гельсингфорсе. В мае 1915 года его демобилизовали по состоянию здоровья.

Поражения русских войск не могли не повлиять на изменение мировоззрения писателя. В Февральской революции 1917 года Александр Иванович увидел осуществление своей мечты о свободной и сильной России. Куприн становится жарким газетчиком-публицистом, вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». Новую власть в виде большевистского правительства писатель поначалу тоже принял и даже в декабре 1918 года предложил Ленину (причём при личной встрече!) план издания газеты для крестьянства «Земля». Но он так и не был реализован.

Мировая пресса выливала потоки грязи на вождей революции, а Куприн писал: «Я не сомневаюсь в честности советской власти, большевики, возглавляемые Лениным, проявили через Советы пламенную энергию», большевики – это люди «кристальной чистоты».

Но постепенно его восторженный энтузиазм пошёл на спад. Когда в октябре 1919 года Гатчину заняли войска Юденича, Куприна мобилизовали в белую армию. Хотя, возможно, он и сам так решил, потому что люди «кристальной чистоты» ничтоже сумняшеся объявили красный террор, создали ЧК, и чекисты, закатав по локоть рукава, чтоб не испачкать в крови кожаные тужурки, начали массово уничтожать целые слои населения. В Петрограде уже были расстреляны 512 бывших сановников, министров, профессоров, царских генералов… Уже была «Пятигорская резня», в Екатеринбурге расстрелян митинг протеста рабочих, жестоко подавлены выступления эсеров…

Куприн стал редактором армейской газеты «Приневский край» и в конце 1919 года вместе с семьёй и отступающими частями белой армии покинул родину. Сначала Куприны жили в Финляндии, потом перебрались в Париж.

Те, кто бывал на Волковом кладбище Петербурга, возможно, видели могилу А.И. Куприна на Литераторских мостках, которая находится рядом с могилой И.С. Тургенева, и сильно удивятся факту эмиграции писателя.

Тем не менее эмиграция была, и там больного, уставшего от жизни и разочарований писателя никто не ждал. Семья жила бедно. Потому что Куприн не примкнул к оголтелой части эмиграции, кормящейся за счет своей ненависти к родине. Наоборот, он тяжело заболевает ностальгией и мечтает исправить ошибку и вернуться. «Сама мысль о возвращении на родину казалась мне несбыточной мечтой», – писал он. В другом письме от 6 августа 1926 года Куприн пишет: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня, а отдалённость от родины приплюснула мой дух к земле!»