Александр Пиперски - Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского

• можно јест осегнути целы словјански свет посредством вебсајтов, форов и т. д. без потребы преводженја информације на разне народне језыки,

• знајучи меджусловјански, чловек лепје разумеје тексты на којем-небудь словјанском језыку,

• добра метода к быстрејшеј, легшеј науке другого словјанского језыка.

Впрочем, даже из этих примеров, которые не являются параллельными текстами, видно, что есть одно очень существенное отличие от сербско-черногорской ситуации: там пересчет из кириллицы в латиницу и обратно взаимно-однозначен (за исключением единичных слов), а в меджусловјанском – нет. К примеру, на месте кириллического е мы находим три разные латинские буквы: e (как в слове m e džuslovjanski = м е джусловјански ), ę ( język = језык ) и ě ( věki в кириллице выглядело бы как веки ). Это объясняется тем, что в праславянском языке в этих словах были три разных звука, которые, например, в сербском языке полностью совпали ( међусловенски, језик, векови ), а в большинстве других языков до той или иной степени противопоставляются; так, в русском приставка меж- содержит тот же гласный, что и слово века , но от них отличается слово язык . Создатели языка объясняют, почему они не используют дополнительные буквы и в кириллице, хотя ě – это то же самое, что кириллический ять (ѣ), а ę – то же самое, что юс малый (ѧ). Недостаток кириллических букв заключается в том, что ни в каком из современных языков они не используются (последним оплотом ятя были болгарский и русинский языки, в которых эта буква была отменена в 1945 г.), а значит, не могут способствовать понятности текста.

Что же касается лексики, то ее выбор в меджусловјанском языке устроен очень интересно. Если какой-то корень в одном и том же значении представлен во всех трех подгруппах славянской группы – в восточной (русский, украинский и белорусский), в западной (польский, чешский, словацкий и др.) и в южной (болгарский, сербский, словенский, македонский и др.), он включается в состав меджусловјанского языка. Если же одно и то же значение выражается по-разному, то между языками устраивается своего рода голосование. Избирательные права распределяются так:

1 голос – русский

1 голос – украинский и белорусский

1 голос – польский

1 голос – чешский и словацкий

1 голос – словенский и сербский / хорватский / боснийский / черногорский

1 голос – болгарский и македонский.

Если языки с одним голосом (например, украинский и белорусский) расходятся в показаниях, их голос делится пополам. Если же при голосовании получается ничья, то решение принимается по количеству славянского населения, использующего тот или иной вариант, – на практике это означает, что всегда побеждает то слово, которое есть в русском, поскольку это самый крупный из славянских языков. Правда, создатели меджусловјанского языка так и не приводят ни одного подробного разобранного примера голосования с результатами, так что приходится верить им на слово.

Проблема общения между носителями разных языков всегда остро стояла перед человечеством. Пиджины и лингва франка – это языки, естественно возникавшие для решения этой проблемы. Однако в XIX в. для этой цели начали создаваться искусственные конструкты – международные вспомогательные языки. Необходимость в них объяснялась тем, что в Европе возросла потребность в транснациональной коммуникации, а латинский язык уже не мог играть эту роль. Первые проекты были априорными (как сольресоль) или, по крайней мере, стремились казаться таковыми (как волапюк, связь которого с английским намеренно затемнена). Однако наиболее успешным оказался апостериорный международный язык – эсперанто, создатель которого Людвик Заменгоф удачно использовал лексику крупных европейских языков и составил грамматику, достаточно простую по структуре (хотя в его время еще и не существовало научных исследований языковой сложности). Дальнейшие попытки усовершенствовать эсперанто или сочинить другой язык в том же духе предпринимались, но не снискали особого признания, так что и сейчас эсперанто остается фактически единственным искусственным языком, которым владеет много людей во всем мире.

Как говорилось во введении, большинству лингвистов хотелось бы изучать язык как природную сущность, развитие которой подчиняется своим внутренним законам. Но львиная доля языков, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, отнюдь не таковы. Возьмем, например, русский и представим себе, что приходит в голову обывателю, когда речь заходит об этом языке. Он задумается вовсе не о том, каким звуковым изменениям русский язык подвергся за последнюю тысячу лет, и не о том, как устроены в современном русском языке правила порядка слов. Первой его ассоциацией будут правила орфографии и пунктуации, которым его учили в школе. А если он и вспомнит о чем-то имеющем больше отношения к звуковому языку, то это будут запреты вроде того, что нельзя говорить зво́нит и ло́жит , а надо – звони́т и кладет .

Дело в том, что мы обычно имеем дело с литературным языком – специальным стандартом, который должен быть понятен всем носителям языка вне зависимости от диалектной и социальной принадлежности, а также призван обеспечивать связь между поколениями, немного сдерживая языковые изменения. Собственно говоря, борьба за звони́т – это типичнейший пример попытки остановить время. Многие другие глаголы проделали аналогичный путь почти незаметно, не вызывая бурного общественного возмущения. В XIX в. говорили кури́т ( Он сладко ест, и пьет, и спит, / Кури́т и весь свой век зевает у Державина), вари́т ( Увы, никто в моей родне / Не шьет мне даром фраков модных / И не вари́т обеда мне у Пушкина), подари́т ( Посмотрит – рублем подари́т! у Некрасова). Сейчас так не произносит уже никто (разве что выражение кури́т фимиам сохранило старое ударение, да и вулкан кури́тся , а не ку́рится ), а вот против такого же изменения в глаголе звонит почему-то восстали ревнители чистоты языка. Именно эта форма стала маркером, отличающим людей, владеющих нормой, от тех, кто ею не владеет, хотя ясно, что если бы позволить русскому языку развиваться естественно, то мы давно уже говорили бы зво́нит .

Проводниками норм литературного языка являются отдельные люди, действующие осознанно: лингвисты, авторы учебников, учителя родного языка. Они занимаются не лингвоконструированием, а скорее лингвоконсервированием – с большим или меньшим успехом. Но когда литературный язык только возникает и консервировать еще нечего, возникает огромный простор для языкового творчества.