Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Литературное наследство. Т. 98. Кн. 1. С. 527.

Там же. С. 529.

Мир Искусства. 1901. Т. V. № 1. С. 30.

Там же. С. 31.

См.: Сапожков С. В. Поэзия и судьба Николая Минского // Минский Николай, Добролюбов Александр. Стихотворения и поэмы. СПб., 2005. С. 61–62 («Новая Библиотека поэта»).

Литературное наследство. Т. 98. Кн. 1. С. 489, 491.

См. письмо Брюсова к Коневскому (середина октября 1900 г.) // Там же. С. 514.

Мир Искусства. 1900. Т. IV. Отд. II. С. 91.

Литературное наследство. Т. 98. Кн. 1. С. 519.

Впервые опубликована в примечаниях к цитированному письму (Там же. С. 520).

Меткие слова; лозунговые выражения ( нем. ).

«Новые стихотворения. 1891–1895» (СПб., 1896) – книга Д. С. Мережковского.

В статье «“Торжество в честь смерти”. “Альма”, трагедия Минского» З. Гиппиус пишет: «Альма, – героиня, – не живая еще, не живет сама для себя, – потому что она только душа, Психея Минского. Она и живет, как душа, с ним, в нем, а не одна, потому что у нее нет своего тела. ‹…› И если мы будем требовать от Альмы жизни и трепета – мы дальше не пойдем и не узнаем, как живет Психея автора, его по-своему живая душа, которую он ведет по мытарствам» (Мир Искусства. 1900. Т. IV. Отд. II. С. 88).

В той же статье Гиппиус утверждает, что в «Альме» Минский пишет «о важном и вечном »: «Минский думает и говорит о самом важном, единственном, о чем следует думать и говорить, – то есть о человеке и о Боге, о жизни внутренней и внешней в их возможном (или невозможном) соединении, о воплощении духа, об одухотворении плоти, – о смысле и цели жизни ‹…›» (Там же).

Статья Гиппиус открывается общими ламентациями относительно современного состояния русской литературы: «…теперешняя “как бы” литература, в которой не могут родиться ни гении, ни таланты, потому что малое не может родить великое, – разве случайно, – и потому что ни гении, ни таланты такой литературе совсем не нужны», и т. д. (Там же. С. 85).

Образ из программного стихотворения Минского «Как сон, пройдут дела и помыслы людей…» (1887): «…всех бессмертней тот, кому сквозь прах земли // Какой-то новый мир мерещился вдали – // Несуществующий и вечный». См.: Минский Николай, Добролюбов Александр. Стихотворения и поэмы. СПб., 2005. С. 153 («Новая Библиотека поэта»).

Образы из стихотворения Минского «Песня песен» («Нет многих песен, – есть одна…», 1896): «Под эту песню мир возник // И возникает каждый миг, ‹…› Неиссякаем и велик // Стремленьем вечным к жертве» (Там же. С. 188). Коневской цитирует и интерпретирует это стихотворение в статье «Стихотворная лирика в современной России» (1897). См.: Писатели символистского круга: Новые материалы. СПб., 2003. С. 95.

Формулы из стихотворения З. Н. Гиппиус «Песня» («Окно мое высоко над землею…», 1893; первая публикация: Северный Вестник. 1895. № 12. С. 206): «О, пусть будет то, чего не бывает»; «Мне нужно то, чего нет на свете». См.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. СПб., 1999. С. 75 («Новая Библиотека поэта»). В статье «Об отпевании новой русской поэзии» Коневской писал о Гиппиус: «Нет более страшных памятников этого чистого отрицания в нашей поэзии, чем ее Песня: “Мне нужно то, чего я не знаю… чего не бывает… чего нет на свете”» (Северные цветы на 1901 год. С. 185).

Подразумевается утверждение Гиппиус в заключительной части статьи об «Альме»: «…мы знаем, что нужны новые формы жизни, нужна обновленная религия нашему обновленному сознанию, и ищем новых форм, новой смерти и нового воскресения. Нам нужна и свобода перед Богом, – но не как стояние перед Ним, а как вечное движение к Нему. А движение к Нему может быть только если мы примем и поймем жизнь, полюбим ее так же , совершенно так же, как смерть. Мы любим явления, потому что это в природе человека, как и любовь к Богу. Но мы не знаем и не можем познать своей прямой любви к Богу. Мы только можем любить явления и знать, что любим их для Бога. И только любя формы, воплощения, – можно их возвышать и обновлять. Смерть не для смерти, а для воскресения… как воскресение для новой смерти и нового воскресения» (Мир Искусства. 1900. Т. IV. Отд. II. С. 94). // ХЛЕСТКИЙ И ЗАПАЛЬЧИВЫЙ ОТВЕТ // PRO DOMO SUA ( Букв. : в защиту моего дома ( лат. ) – в смысле: в свою защиту. – Ред .) // З. Н. Гиппиус не унимается. На страницах того же «Мира Искусства», который показывает себя через то уже совсем отпевающим себя и отпетым замыслом, она затеяла, видимо, целую экспедицию поносных выходок против тех литературных явлений, которых, по ее же словам, – нет, но которые все-таки оказываются тут как тут, и жужжат под носом. Никак отрицанием их бытия не возьмешь; неотступно дают о себе знать, и вот по-прежнему критик старается удушить их зловонием того скверного слова, которым смердят уста всех обозначенных им же прозвищем: «люди-цветы» и «люди-звери». (В статье «Критика любви. Декаденты-поэты» З. Гиппиус пишет: «Есть, конечно, люди до такой степени бессознательные, что они и не начали быть недовольными и как будто ничего не ищут. Люди-цветы, люди-звери. Их душа еще спит. Но она проснется, не в них – так в их детях, а дорога одна, все та же» (Мир Искусства. 1901. Т. V. № 1. С. 29).) Сквернословие это – «декадентство», а «люди-цветы» и «люди-звери» – это название не менее кощунственное для зверей и цветов, когда оно применяется к тем «людям-куклам», «людям-болванчикам» и вообще «людишкам» (что гораздо хуже «зверей» и «цветов»), из которых составляется поголовно состав нынешней русской журнальной литературы, с Бурениным, Михайловским и Андреевичем во главе. Между тем, пусть вспомнит З. Н., что «декадентов» все-таки нет. (Остроумно тоже, нечего сказать, словопроизводство «декадент», измышленное мудролюбцем Вашего же почтенного журнала, г. Философовым. (Имеется в виду фрагмент из статьи критика и публициста Дмитрия Владимировича Философова (1872–1940) «Национализм и декадентство»: «Публика считает слово “декадент” бранным, вроде того, как прежде бранились “нигилистом”, и производит это слово от испорченного латинского глагола “decadere”, что значит ниспадать. Словопроизводство довольно сомнительное. Пожалуй, правильнее было бы переводить decadere не “ниспадать”, а “отпадать”» (Мир Искусства. 1900. Т. IV. Отд. II. С. 209).) Не мешало бы ему посидеть еще на гимназической парте. А он, «зная довольно по латыне, чтобы эпиграфы разбирать», (Обыгрываются строки из «Евгения Онегина» (гл. 1, строфа VI).) указывает на латинский глагол «decadere» (падать от и ниспадать), какового в словаре не имеется: есть же в этом смысле глагол «decidere». Да и существительного «decadentia» по латыне не существует: все это очевидно позднейшие французские образования.) Этот тезис торжественно повторяется с ее стороны даже курсивом. (Подразумевается утверждение в статье «Критика любви»: «Скажем лучше для многих уже ясную правду: никаких декадентов нет. Есть только люди, менее других сильные, менее способные высказать себя ‹…›» (Мир Искусства. 1901. Т. V. № 1. С. 30).) Чего же более для убеждения, что почтенный критик сражается не то что даже с ветряными мельницами, а просто – с ветром, иными словами – с «видимым» миром, который по Платону – «и есть и не есть», а то, если верить З. Н., так, пожалуй, и с самой божественной сущностью, которая тоже, как оказывается из ее критики на «Альму», есть и Все, и Ничто. Ergo декаденты = видимому миру = божественной сущности. Вот какие с первых же слов получаются чудеса при исследовании тезисов у З. Н. Гиппиус. К этому надо прибавить, что лучшее, самое милое в затеянном г-жою Гиппиус предприятии есть его заглавие, доводящее иронию до пределов возможности: «Критика любви»! Оно очевидно проистекает из древнего изречения: Кого люблю, того и бью! – а то, быть может, ради богатейшей рифмы, и «гублю». Что ж, это известная форма любодеяния, которая у пошлецов давно слывет первым признаком «декадентства»!