Юрий Никишов - Пушкин и Грибоедов («Горе от ума» и «Евгений Онегин»)

«Но я не видел ее 18 часов – ах! какое положенье, какая мука! – – –

Но я был счастлив 5 минут – –»

Что и говорить, компенсация за страдания слишком слабая.

Что же произошло в душе Пушкина в последнее полугодие его лицейской жизни? Как поэт он начинал широко и щедро. Для начинающего, причем совсем юного круг его интересов разнообразен, особенно если принять во внимание, что в разработке основных мотивов – изобилие вариантов. Жадность на впечатления, нетерпение, побуждающее упреждающим образом духовно прочувствовать еще запредельный опыт, – все это черты складывающейся поэтической натуры, жизнерадостной и своевольной. И вдруг – как гром средь ясного дня.

О милая, повсюду ты со мною,

Но я уныл и втайнея грущу.

Блеснет ли день за синею горою,

Взойдет ли ночь с осеннею луною –

Я всё тебя, прелестный друг, ищу.

Засну ли я, лишь о тебе мечтаю,

Одну тебя в неверном вижу сне;

Задумаюсь – невольно призываю,

Заслушаюсь – твой голос слышен мне.

Разлука, 1916.

Поэт потрясенным сознанием ощущает: жизнь идет своим обычным потоком, она не переменилась, но он, поэт, какой-то силой из этого потока выброшен. Он одинок среди дружеского братства. Конфликта нет, друзья все те же, их интересы страдалец совсем недавно разделял и теперь не осуждает, но разделять, как прежде, не может. Свет настолько ярок, что слепит, предметы теряют очертания. Широкий мир вдруг сгустился в одну точку: непрестанно болящее сердце. Только его голос слышит поэт. Конечно, когда голос сердца начинает перевоплощаться в поэтические звуки, возникает непроизвольная инерция движения, в орбиту разговора хотя бы сопоставительно втягиваются иные темы, концентрированный мир раздвигается. Поэт даже стремится найти оппозицию любви, то, что хоть в какой-то степени может потеснить ее монополию: поэзия, дружба, природа, покой. Оппозиция не состоялась: любовь как духовная ценность не встретила альтернативы, одна господствует властно и безраздельно, остается доминирующей нотой.

Эталюбовь поэта особенная. Она совершенно лишена рационального начала – в подтверждение: любовь случается, а не заказывается. В накопившемся арсенале лирики поэта уже обдумывался вариант: если не получается одна любовь, ее может заменить другая. Но такое решение легко находилось вымышленными персонажами. Пастух («Блаженство», 1814) приуныл из-за измены Хлои, но выручил Сатир, подсказав, что и другие не хуже, да посоветовав и от счастливых мгновений любви отдыхать за чашей Бахуса. Такой вариант не подходил к личному опыту («Измены», 1815). В элегическом цикле любовь понимается как единственная, осознается синонимом самое жизни, соответственно катастрофа любви оказывается равнозначной смерти.

В жизни молодых людей контрастные полюса, жизнь и смерть, широко раскинуты, а тут они внезапно сдвинулись, встали рядом. Необычное «преждевременная старость души» перестало быть оксюмороном, оказалось реальностью. Это фиксируют «Стансы (Из Вольтера)», 1817:

Ты мне велишь пылать душою:

Отдай же мне минувши дни,

И мой рассвет соедини

С моей вечернею зарею!

Подкрепляется личным признанием, да еще с контрастным сопоставлением с нормальнойсудьбой друга («Князю А. М. Горчакову», 1817):

Твоя заря – заря весны прекрасной;

Моя ж, мой друг, – осенняя заря.

Насколько усложнилось восприятие жизни! Прежде для Пушкина антитеза молодость / старость (в метафорическом выражении рассвет / закат) была самодостаточна. Но вот сопоставляются не предметы-антонимы, берется один предмет (заря) но в нем самом усматриваются контрастные признаки (весенняя – осенняя) – и сразу появляются новые, причем резко контрастные оттенки, их взаимодействие очень серьезно меняет прежний лик предметов.

Движение поэтической мысли в элегиях можно уподобить колебанию большого маятника, ход которого отсчитывает не просто бытовое время, но время жизни. Движется маятник, теряя скорость, к верхней точке – и кажется, силы иссякают; еще чуть-чуть – и маятник сломается, пресечется жизнь. В песне поэта начинают звучать жалобы.

Счастлив, кто в страсти сам себе

Без ужаса признаться смеет…

Элегия, 1816.

Страшно слышать такие слова из уст влюбленного, который сам не может воспринимать свою страсть «без ужаса». А как не ужасаться, если «цвет жизни сохнет от мучений!» Источник ужаса не внешний (недосягаемость объекта любви), а внутренний, поскольку неутоленная страсть воспринимается разрушительной. И тогда возникает надежда уже не на счастье – хотя бы на то, чтобы «в сердце злых страстей умолкнул глас мятежный». Надежда несбыточна, и в резерве остается только упование на смерть-избавление.

Но маятник начинает обратное движение, набирается скорость – и сквозь жалобы прорывается ликование:

Мне дорого любви моей мученье –

Пускай умру, но пусть умру любя!

Желание, 1816.

Потому и пришла ассоциация с маятником, что в элегическом цикле колебания между восторгами и отчаянием ритмичны и повторяются многократно. Но восторги призрачны, а отчаяние реально. Наблюдения над прожитой жизнью, размышления над ее перспективами безотрадны.

«Желание» все построено на оксюморонах.

Я слезы лью; мне слезы утешенье;

Моя душа, плененная тоской,

В них горькое находит наслажденье.

Наслаждение, опорное слово философии эпикурейства, сопровождается эпитетом «горькое». Душа привыкла стремиться к наслаждению – и ценит его, хотя, за неимением иного, оно стало горьким. То же – в концовке: дорого любви мученье… Как так – дорого мученье? Воистину – все перевернулось. Впрочем, слова выпускать нельзя: дорого не мученье, дорога любовь; но уж такая судьба, что любовь несет не радость, а муку. Выбор возникает такой: либо мука вместе с любовью, либо жизнь без муки, но и без любви. И выбор делает душа, не считаясь с доводами разума.

Не будем задним числом, зная всю пушкинскую биографию, уличать поэта в непоследовательности, в прямом нарушении принятого решения, ибо пока сама любовь Пушкина – факт не столько биографический, сколько литературный. Но именно этим он и интересен: если юношеский максимализм столь высоко подымает нравственную планку, это не проходит бесследно, даже если выдвинутый литературно жизненный принцип не реализуется (не «чисто» реализуется) в бытовой практике. Качественно значимы нравственные ориентиры: они питают идеал художника, его святая святых.

Крушение первой, юношеской любви поэта прогнозировать нетрудно. Необыкновенного изящества выстроена яхта, но на ней безнадежно пускаться в плавание по бурному житейскому морю. Роковое противоречие заложено изначально: любовь – единственный свет в окошке, а в нем так мало радости и так много страданий.