Нурихан Киярова - Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

Слышал и то, что к своим обязанностям по полку Дантес относится небрежно, и за недолгую службу уже был подвергнут наложению множества взысканий.

С интересом поэт присматривался к нему, и одно время даже наслаждался его легким трёпом обо всем и ни о чем. Было видно, что легкомысленный француз не обременял себя лишними знаниями. «Тем не менее – нравится всем женщинам без исключения! Не ожидал, что и моей жене… А теперь вот как все закрутилось!»

Натали же до сих пор с презрительным достоинством терпевшая ревнивые выходки мужа, косые и любопытные взгляды всюду людей, где бы ни появилась, теперь решила изменить ситуацию – она стала опасной для её покоя и репутации. Ночью он, под его устрашающим давлением, призналась во всем – другого выхода у неё просто не было.

Александр, слушая её, скрипел зубами, но не прерывал, хотя сам иногда задавал вопросы, вонзая ногти в ладони, чтобы не вспылить. Зато теперь он знает всё – из первых уст. Он-то уже слышал, что во время очередного объяснения с французом, жена попыталась, в первый раз, дать твердый отпор домогательствам кавалергарда. Об этом рассказала княгиня Вяземская, ставшая свидетельницей их разговора на повышенных тонах. Но он хотел, чтоб жена сама рассказала обо всем. Однако она молчала, видимо, думая, что сама справится. Не понимала, с кем имеет дело!

Барон Геккерн, голландский посланник в России, так называемый приемный отец простодушного с виду Дантеса – очень хитер, расчетлив и изворотлив. С первой минуты этот человек маленького роста с отталкивающей внешностью Сатира, на лице которого играет хитрая улыбка, и окруженный всегда молодежью, склонной к разврату, вызвал у него неприятие. Видел, как тот питал слабость к любовным сплетням и интригам, сам являясь непревзойденным мастером по этой части.

Луи Геккерн твёрдо принялся за дело, видимо, посчитав, что настала пора взять всё в свои руки – начал толкать так называемого сына в объятия его глупой жены…

Александр, после признаний Натальи Николаевны, теперь точно представил, как всё это происходило. Встретив её в конце октября на каком-то рауте, – она же считает себя обязанной посещать все балы и рауты! – посланник позволил себе обратиться к ней с оскорбительной речью:

– Мой сын заболел и умирает из-за вас, заклинаю вас – спасите его!..

Она прервала свой рассказ. Скрипя зубами, с ходящими под скулами желваками, он ждал продолжения. А она молча пережевывала то, что там происходило. Затравленно оглядывалась по сторонам, боясь, что кто-либо подслушает этот гадостный шепоток гадостного старика – он открыто побуждал её к измене мужу! – она искала, где от него спрятаться. Но даже не пыталась покинуть эти места…

– Рявкнул:

Продолжай!

Та, не поднимая глаз, рассказывала:

– Когда я приехала с вечера, поведала о разговоре сестре. Но Азя с возмущением, бегая по комнате, кричала на меня: «Таша, развратный старик ведет двойную игру! Боже, какие гадкие нравы – так называемый сын сделал его поверенным в своих любовных делах, а он, мало, что помогает обольстить понравившуюся ему женщину, но и руководит его действиями! Эта семейка тебя погубит! Прекрати с Дантесом кокетничать, Таша, пощади мужа и детей!..» —Упавшим голосом прошептала: —Но я не могу от него отвязаться нигде с тех пор, как его сын не выходит в свет из-за болезни: шепчет мне о его любви, постоянно намекает на то, что я могу оставить тебя и выйти замуж за Жоржа…

Александр явственно издал звук, похожий на рык и скрежет зубов при имени «Жорж». Но только спросил:

– А дальше? Что было дальше?

– Азя кричала на меня: «Таша, и ты веришь ему?! Не верь! Не верь ему! Я видела, как барон с тайным злорадством заставляет краснеть и трепетать тебя прилюдно, чтобы все видели твой позор. Он тебя ненавидит!.. Ты ведь знаешь – в свете говорят, что он со своим сыном в связи…»

Пропустила в рассказе, что тогда, как ужаленная, вскочила и стала бегать по комнате, громко возмущаясь: «Это неправда! Не может такого быть, это наговоры на них…» И как Александрина смотрела на неё с презрительной жалостью. «Видимо, поняла, что заноза запретной любви глубоко вонзилась в моё сердце».

Но та продолжала настаивать: «Таша, тебе нужна защита от его действий, иначе Геккерны совсем погубят твою репутацию. Расскажи все Пушкину. Заклинаю – расскажи! Он что-нибудь придумает…»

Сцена последующая за этим, предстала ее глазам явственно, когда она ответила ей: «Я боюсь его необузданного нрава – он что-нибудь сотворит с ним, Жоржем…». И тогда Александрина, которая присела, было, опять вскочила. У неё на шее жилы вздулись от негодования. Она закричала: «Ах, так! Ты боишься, что твой муж сотворит с Дантесом что-нибудь! А ты, сестра, не боишься того, что Пушкин обязательно дознается обо всем и тогда дуэль неминуема?! И что его могут убить!.. Отца твоих детей? Опомнись!.. Лучше оставить общество и уехать в деревню, чем такое позорное существование в свете!».

После обоюдного долгого молчания, со вздохом ей пришлось пообещать: «Да, ты права, Азя… придется, наверное, уехать… Да, лучше уехать. О том же постоянно просит и Пушкин… В Михайловское… Ты права. Надо оставить этот город сплетников…»

Но тогда разговор так и остался разговором.

Муж ждал все это время молча, не вмешиваясь в её мысли.

И она продолжила:

– Через два дня я получила от Идалии Полетики записку. Она приглашала к себе… Но, когда явилась туда, застала у неё только… Жоржа.

Промолчала и о том, как удивилась его виду: худой, бледный, с красными навыкате глазами, не похожий на себя – от его самодовольной веселости и балагурства не осталось и следа. Как её сердце тогда дрогнуло от жалости к нему!.. (если бы ее муж догадался, о чем она умалчивает, он бы сказал, что он страдает не от любви, а от известной болезни).

Окрик мужа вернул её от воспоминаний в действительность:

– Продолжай, жёнка!

Натали вздрогнула – это «жёнка» прозвучало, как плевок в лицо. Еле прошептала:

– Я застыла от неожиданности – не ожидала его там увидеть… Дантес бросился передо мной на колени. – Увидела, как исказилось лицо Пушкина от судороги, перечертившей его мгновенно. Со страхом глядя на страшного в своем гневе мужа, прошептала: – Он не давал возможности даже задать вопрос – где же хозяйка дома.

Муж вскочил. Навис над нею. Прорычал:

– А он? Что делал он, этот бесчестный человек?

– Он вытащил пистолет из-за пазухи… со словами… «Если вы сейчас же не отдадитесь мне, я себя застрелю!..» —Она боялась поднять глаза и посмотреть на застывшего столбом мужа. Со слезами в голосе она прокричала: —Не могла же я допустить, чтоб он при мне застрелился! – Несмотря на скрип зубов мужа, решила быстрее закончить эту муку ожидания – что с ней будет. И продолжила: —Я ему сказала: «Ах, успокойтесь, Жорж… Что вы делаете? Боже, где Идалия?». – Я закричала: – «Кто-нибудь придет ко мне на помощь или нет?».