Нурихан Киярова - Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

Одинокий бобыль Инзов любил Пушкина как сына и защищал его, как мог.

В Кишиневе Пушкин имел две настоящие дуэли. Одну в июне – из-за карт с офицером Александром 3убовым, которого поэт уличил в передергивании карт, чего он сам никогда не допускал – из принципа. Оскорбленный до глубины души, он вызвал Зубова на дуэль. (Другая настоящая дуэль была со Старовым).

На дуэль с Зубовым Пушкин явился с черешнями, и пока офицер целился в него, преспокойно ел ягоды. Зубов стрелял первым, но не попал.

Наступила очередь Пушкина, но, вместо выстрела, он только спросил:

– Довольны ли вы?

И тут тот бросился к нему в объятья. Оттолкнув его, поэт со словами: «Это лишнее!», спокойно удалился.

За эту дуэль, и за другие шалости, Инзов отправил своего подчиненного Пушкина из Кишинева в Аккерман. И там у впечатлительного поэта появилась возможность ездить к берегам Дуная. (Этот эпизод Пушкиным был использован в «Выстреле»).

В Кишиневе, где Александр Пушкин отбывал ссылку, стоял пехотный полк. Поэт поэтому проводил много времени с офицерами то в клубе, то в собрании, так называемом Казино, которое заменяло в Кишиневе обычное собрание, куда все общество съезжалось для публичных балов. В основном, оно состояло из молдаван и молдаванок, а офицеров полка.

В Казино еще не было принято никаких определенных правил. И, как обыкновенно бывает там, где нет положительного права, действовало правило: «Кто раньше встал, палку взял, тот и капрал». Так случилось в этот раз и с Пушкиным. Условившись с Полторацким и другими приятелями начать мазурку, он пригласил молдаванку и встал в кругу.

Вдруг никому не знакомый молодой офицер егерского полка, впервые здесь появившийся, подчиненный полковника Старова, не обращая внимания на постоянных посетителей Казино, скомандовал музыкантам играть кадриль. А тут считали, что она уже уступила право первенства мазурке и возрождающейся французской кадрили – контрдансу.

Но Пушкин крикнул:

– Мазурку!

– Играй кадриль! – стоял на своем молодой офицер.

Пушкин, смеясь, снова повторил:

– Мазурку! – и музыканты несмотря на то, что сами были военные, а Пушкин – нет, он был так называемый фрачник, приняли его команду – знали его лично, как частого посетителя.

Мазурка началась, но в ней офицер, надувшись, как сыч, не принял участия. Полковник Старов, который был не менее пылок и взыскателен во всем, что касалось хотя бы мнимого уклонения от уважения к личности, заметив неудачу своего офицера, вспыхнул от негодования за подчиненного. Подозвав к себе офицера, он заметил:

– Вы должны требовать от Пушкина объяснений в его поступке. Пушкин должен хотя бы извиниться перед вами. Вот кончится мазурка, и вы непременно переговорите с ним.

Неопытного и застенчивого офицера смутили слова пылкого полковника, и он, краснея и заикаясь, робко отвечал:

– Да как же—с, полковник, я пойду говорить с ним, я их совсем не знаю!

– Не знаете, – сухо заметил Старов, – ну, так и не ходите! Я за вас пойду!

С этими словами он подошел к Пушкину, только что окончившему свою фигуру.

– Вы сделали невежливость моему офицеру, – сказал Старов, взглянув с гневом на него. – Так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной.

– В чем извиняться, полковник, – быстро ответил удивленный поэт, – я не знаю. Что же касается до вас, то я к вашим услугам!

– Так до завтра, Александр Сергеевич.

– Очень хорошо, полковник. – С этими словами они пожали друг другу руки.

Мазурка продолжалась, одна фигура сменяла другую и никто не знал о предстоящей опасности, ожидавшей этих двух. Разъехались поздно. Пушкин и полковник уехали одними из последних, назначив дуэль на утро – в девять часов.

Договорились стрелять в двух верстах от Кишинева. Пушкин взял к себе в секунданты приятеля своего – Алексеева. В семь часов утра они заехали к Липранди и рассказали о случившемся.

Тот не смог скрыть досаду:

– Что это Старов повел себя как прапорщик! Как это пришло ему в голову сделать такое дурачество в его лета и в его положении?.. Хмм… Но дела отклонить уже нельзя. Должен сказать тебе, Пушкин, ты будешь иметь дело с храбрым и хладнокровным человеком, не похожим на того, каким он, по вашим рассказам, был вчера. Он серьезный, благородный человек и строгих правил. За свою честь он сумеет постоять и не будет играть честью другого… И что это с ним произошло, не понимаю…

Александр Пушкин с большим вниманием слушал Липранди. Было заметно, что его отзыв о Старове льстит ему – вот с каким противником он будет иметь дело!

– Но может статься, что на этот день дуэль не будет окончена – вдруг добавил Липранди.

– Это отчего же? – быстро спросил Пушкин.

– Да оттого, – отвечал Липранди, – что метель будет! – и показал на окно. Там почти черное небо давило на землю.

Так и случилось. На месте дуэли метель с сильным ветром мешала прицелу.

Первый барьер был в шестнадцать шагов. Пушкин стрелял первым и промахнулся. Следом Старов – тоже.

Секунданты посоветовали отложить дуэль до следующего дня – мороз с ветром затруднял движение пальцев при заряжении. Но противники с равным хладнокровием потребовали повторения.

Старов произнес невнятно – губы застыли от холода:

– Надо поспешить зарядить и сдвинуть барьер.

Пушкин согласился сразу:

– И гораздо лучше, а то холодно.

Пистолеты зарядили снова, но с большим трудом. Сделали еще по выстрелу – уже на 12 шагов. И снова оба промахнулись…

Тогда секунданты решительно настояли на том, чтобы дуэль, если не хотят так кончить, была отложена непременно, уверяя, что больше нет зарядов. И так как противники категорически не хотели идти на примирение, поединок отложили до прекращения метели.

– Итак, до другого разу, – произнесли оба в один голос.

– До свидания, Александр Сергеевич!

– До свидания, полковник!..

Липранди после прямиком отправился к Старову и потребовал объяснить – как он допустил такое – драться с Пушкиным.

Старов с удивлением в голосе ответил:

– Я и сам не знаю, как все это сошлось. Я не имел об этом никакого намерения, когда подходил к Пушкину… – усмехнулся. – Да он, братец, такой задорный! – Липранди услышал в голосе старого служаки уважение.

В это же самое время Пушкин заехал к Алексею Павловичу Полторацкому и, не застав его дома, оставил ему записку:

…Полторацкий и Алексеев, которым пришла мысль помирить противников, решили не уговаривать ни того, ни другого явиться для примирения первым – уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу. Но, чтобы исключить всякие неожиданности в таком деле, они выбрали для переговоров общественный дом ресторатора Николетти, куда они нередко собирались обедать и где Пушкин любил играть на бильярде.