Олжас Сулейменов - Книга благонамеренного читателя

«Русский» — в большинстве случаев обозначало «киевский».

Рязанцы нападают на «русские обозы», т.е. на киевские. Когда Игорь сообщает своим соратникам, что «русские князья пошли на половцев, а мы в это время покусимся без них на кочевья половецкие», он имеет в виду киевских князей.

Когда киевляне приглашают на престол очередного князя, они посылают ему сказать традиционную формулу «хочет тебя вся русская земля и все чёрные клобуки», т.е. все население Киева и войско.

Расширялись владения Киева, и расширялось значение термина «Русь», он переносится на все новые и новые земли, становясь обобщающим названием краев, принявших власть Киева.

После уничтожения Киева Батыем термин «Русь» окончательно утрачивает свою привязанность к этому уже несуществующему городу, и постепенно, благодаря книжникам, переписывающим киевскую литературу, становится именем всей территории, населенной восточными славянами.

С перенесением центра в Москву, историческая Русь стала окраиной государства — Украиной.

…Если бы существовал в XII веке термин «русский патриот», то относился бы он, прежде всего к патриоту киевского княжества. Такими были и киевские бояре, и чёрные клобуки (каракалпак), торки и берендеи.

Города, на которые после победы над Игорем сделали поход Кончак и Гзак, уже входят к тому времени в понятие «Русь».

Б. А. Рыбаков, которого трудно упрекнуть в малом знании источников, также обращает внимание на то, что и галицкие, и новгородские, и смоленские летописцы XII века (добавим и киевские) под словом Русь понимают только южную. «Если из Новгорода или Суздаля едут в Киев, то это обозначается так, что едут в «Русь»; галицкие войска, противостоящие киевским, обозначены » летописи как воюющие с «русскими полками», Смоленск, Полоцк, Рязань — все они оказываются вне «Руси», так как под «Русью» — часто понимают лишь южную Русь» 7.

Но вывод из этого наблюдения Б. А. Рыбаков делает, на мой взгляд, неточный. Он считает, что такая традиция — «воскрешение старого, архаичного, ограниченного понимания Руси» 8.

«Зачем летописцам понадобилось воскрешать устаревший взгляд на Русскую землю, …умалив, урезав значение слов Русская земля?»

И отвечает, что этим летописцы, вероятно, хотели подчеркнуть независимость своих городов от Киева.

Вывод недостаточно обоснован, хотя бы потому, что и киевские летописцы следуют этой традиции. Видимо, не для того, чтобы сделать очевидным независимость Киева от Рязани.

Мне кажется, будет правильней считать, что географически расширенный смысл «Русь» получила не раньше XII века, а значительно позже. И этот взгляд не противоречит диалектике развития русского государства.

П р и м е ч а н и я

1. Доклады отделения этнографии. Вып. II, Л., 1966, стр. 56–57,;

2. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, стр.211.

3. Слово о полку Игореве. Вступительная стать» Д. С, Лихачева, Л., 1967, стр. 7.

4. Слово о полку Игореве. Вступительная статья Д. С. Лихачева, Л., 1967, стр. 7.

5. Там же, стр. 10.

6. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, стр. 31.

7. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М.,1971, стр. 158.

8. Там же

Галица или сокол?

Важным диагностическим признаком, помогающим отличить авторский текст «Слова о полку Игоревен от плодов творчества переписчика, является, на мой взгляд, наличие в тексте двух отношений к Игорю и его воинству.

Одно, более негативное идет, вероятно, от протографа, другое — неприкрыто восторженное и жалостливое принадлежит Переписчику.

Для последнего главным, определяющим моральную основу «подвига» Игоря становится следующий очевидный факт — русский князь воюет с погаными и терпит от них обидное поражение. Переписчик — бóльший патриот (в современном понимании), чем Автор, и это сказалось при переписке.

От авторского отношения к Игорю остаются лишь намеки — те места, идеологическое содержание коих Переписчик не понял глубоко и потому оставил в тексте нетронутыми.

В качестве главного мотива, побудившего Игоря пойти покорять степь, Автор выдвигает стремление добыть славу великого полководца для достижения киевского престола. Но высказывает эту мысль не прямо, облекая прозрачной тканью поэтической аллегории. Эти метафоры не поняты Переписчиком, поэтому сохранились, и вносят смятение в умы современных исследователей.

Как правило, негативная оценка вкладывается в уста героев «Слова» — мифического певца XI века Бояна и князя Святослава. Боян выражается поэтически сложно,

Святослав — резко и прямо, как и подобает великому князю киевскому.

Он так оплакивает своих братьев: «О моя сыновчя Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати . Нъ нечестно одолеете, нечестно бо кровь поганую пролиясте… рекосте: «мужаимеся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами поделимъ» (подчеркнуто мной.— О. С. )

Тема славы проходит через все «Слово». Всеволод так характеризует своих воинов: «скачутъ акы серые волцы в поле, ищущи себе чти, а князю славы».

Слава в те времена понятие не столь эфемерное. Она означает — власть.

Лаврентьевская летопись под 1185 годом также вполне определенно называет мотив: «Задумаша Олгови внуци на Половци… Сами пойдоща особе, рекуше: «мы есмы ци не князи же? Такы же собе хвалы добудем».

Памятуя сказанное, приступим к анализу одного из самых «темных» мест «Слова», вызвавшего удивительные толкования. Автор задает себе вопрос — как бы мудрый Боян воспел поход Игоря? И предполагает варианты зачина бояновой песни:

Не буря соколы занесе чрезъ поля широкая —

Галици стады бежать къ Дону великому.

Или «вспел» бы мудрый Боян так:

Комони ржуть за Сулою —

звенить слава въ Киеве.

Отношение Автора к тактике Игоря выражено поэтически откровенно в первом варианте боянова запева.

Нет не соколов буря несет через поля широкие,—

то галочьи стаи стремятся к Дону великому.

Оглушительное сравнение игорева воинства не с соколами (как было принято), а с галками — ярче многих описаний характеризует рыцарское отношение Автора к проблеме «свои» и «чужие».

И, действительно, Игорь не как сокол летит на израненную от ударов Святослава степь, а как галица на падаль. Так «летал» он на беззащитные кочевья весной 1184 года. Репетировал — по выражению Б. А. Рыбакова.

Автор не решился сам, в авторской речи, так повернуть традиционный, былиннын параллелизм, он вручает поэтический меч придуманному Бояну, который без опаски, широко и свободно сечет «своих».