Вероника Файнберг - К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

В работе рассматривается поэзия Мандельштама, язык его прозы требует отдельного лингвистического осмысления 12.

Работа делится на несколько смысловых блоков. Первый, самый большой посвящен анализу работы Мандельштама с фразеологическим пластом русского языка. Сначала приводится классификация случаев употребления идиом / коллокаций в стихах поэта, далее каждый класс подробно расписывается (с введением подклассов и анализом примеров). Эта часть работы наиболее объемная и наиболее «техническая»: считая необходимым доказать ключевую роль приема в поэтике Мандельштама, мы старались рассмотреть ощутимое количество образцов как из раннего, так и из позднего творчества поэта. Одновременно мы считали, что сложные случаи работы Мандельштама с фразеологической семантикой интересны сами по себе. Поскольку эта часть работы «техническая», читатель волен решить, насколько в нее погружаться. Ее можно читать насквозь, вникая в каталог примеров, а можно разобраться с базовым принципом той или иной ячейки классификации и ограничиться беглым просмотром текстовых иллюстраций. Поскольку книга снабжена указателем стихотворений Мандельштама, первую часть книги и вовсе можно воспринимать как справочную.

При таком подходе материал поддается последовательному изложению, однако ускользает, быть может, самый важный аспект – как фразеологический план реализуется в целом тексте. В самом деле, в силу того, что Мандельштам, обыгрывая идиоматику, использует разные языковые операции, строки одного и того же текста разносятся по разным ячейкам классификации. Поэтому после «разборки» поэтического языка следует его «сборка»: на отдельных стихотворениях разных лет мы показываем, как идиоматика буквально пронизывает семантику всего текста. Своего рода апогеем здесь является разбор «Стихов о неизвестном солдате». К сожалению, при такой организации работы неизбежны повторы: примеры, рассмотренные в первой части, повторяются в разделе, посвященном анализу конкретных стихов. Надеемся, однако, что в контексте разговора о стихах, а не в ячейках классификации примеры «заиграют» по-новому. В разборы также добавлены некоторые наблюдения о трансформации фразеологии, не включенные в первую часть книги.

Третья часть работы посвящена интерпретации описанного материала. Возможно, она покажется наиболее спорной. В заключительном разделе мы пытаемся (иногда очень коротко) ответить на ряд вопросов: почему для Мандельштама именно обыгрывание фразеологии стало ключевым принципом создания сложных поэтических смыслов, насколько этот прием характерен для эпохи и насколько Мандельштам в этом плане выделяется на фоне современников.

Самым главным вопросом, однако, является другой – как устроено восприятие стихов Мандельштама и как работа с идиоматическим планом языка помогает нам это объяснить. Иными словами, в последнем разделе мы с анализа языка и текстов переключимся, с одной стороны, на анализ автора и контекста, а с другой – на анализ фигуры читателя. Мы предложим когнитивную модель, которая позволит объяснить специфику восприятия стихов Мандельштама. В заключении полученные результаты обсуждаются в свете теории информации, эволюции сложности русской поэзии и ее компенсаторных механизмов.

Лингвисты, занимающиеся фразеологией в литературных текстах, предлагают разные способы классификации материала. Отчасти опираясь на традиционно выделяемые классы, мы разработали свою классификацию, задача которой заключалась в том, чтобы привести достаточно большое количество примеров в порядке усложнения работы Мандельштама с языковым материалом.

Поскольку мы не имеем возможности анализировать каждое стихотворение целиком с точки зрения устройства его фразеологического плана, нам необходимо было выделить минимальную единицу, удобную для анализа. Такой единицей мы решили считать высказывание, которое, как правило, умещается в одну строку или несколько строк (впрочем, иногда занимая и строфу). Разумеется, комментируя сложные случаи, мы обращались к семантике всего текста.

Относя ту или иную идиому / коллокацию к определенному классу, мы руководствовались следующими критериями: во-первых, в каком виде идиома / коллокация выражается в высказывании (полностью или частично); во-вторых, проявляется ли у языковой единицы идиоматический смысл (проявляется только идиоматический; проявляется и идиоматический смысл словосочетания, и буквальный смысл его элементов; слова идиомы теряют переносный смысл).

Одновременно мы считали нужным учесть, сколько идиом / коллокаций используется в процессе создания поэтического смысла, то есть высказывание каким-то образом работает с одной фразеологической единицей или же в порождении нового смысла участвуют две единицы. Примеры с двумя задействованными идиомами / коллокациями, конечно, усложняют сетку классификации. Мы сочли возможным выделить их в отдельный класс (с двумя внутренними группами), расположив его после случаев, затрагивающих работу с одной фразеологической единицей. Это выделение в значительной степени условно: некоторые примеры из этого класса заведомо проще тех разнообразных примеров многоплановой языковой работы, которую демонстрирует Мандельштам, отталкиваясь только от одной идиомы / коллокации. Тем не менее класс обыгрывания двух фразеологических единиц в целом представляется нам более сложным и требующим от читателя бóльших усилий.

Отдельную финальную категорию составляют примеры, когда в высказывании одновременно задействуются три единицы и больше, а также другие сложные случаи переосмысления фразеологии (межтекстовая идиоматическая связь, «растворение» идиомы во всем тексте и т. п.).

Систематизация материала внутри каждого раздела, как и классификация в целом, были основаны на движении от простого к сложному. Поэтому, в частности, каждый следующий класс мог включать элементы, характерные для предшествующего, более простого (см. ниже).

По возможности мы старались учитывать хронологию написания текстов, поэтому внутри разделов тексты в основном располагаются в хронологическом порядке (однако иногда мы отступали от этого принципа в пользу логики того или иного раздела).

Наконец, необходимо сделать важную оговорку: не всегда между некоторыми классами удавалось провести четкую границу, поэтому ряд случаев можно считать промежуточными. Читатель нашей работы, вероятно, не всегда согласится с тем, что тот или иной пример отнесен к тому или иному классу. Более того, некоторые примеры, по всей вероятности, могут быть поняты по-другому (более просто или, наоборот, более сложно). Мы надеемся, что, несмотря на потенциальные исключения, в целом предложенная структура обладает объяснительной силой и что приведенные примеры если и попадают не в тот класс, то все равно показывают мандельштамовскую работу с фразеологическим планом языка.