Валерий Бондаренко - Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Молодежь в литературе XVIII – середины XIX века. 52 произведения про нас (с рисунками автора)

Почему же Пушкин, зная правду о вожаке восстания, выбросил ее за борт, как Разин персиянку? «Пушкин поступил как народ: он правду – исправил, он правду о злодее – забыл, ту часть правды, несовместимую с любовью…» – считает Марина Ивановна. И дальше, она же: «Пушкинский Пугачев („Капитанской дочки“) есть собирательный разбойник, людоед, чумак, бес, „добрый молодец“, серый волк всех сказок… и снов, но разбойник, людоед, серый волк – кого-то полюбивший, всех загубивший, одного – полюбивший, и этот один, в лице Гринева – мы». То есть каждому из нас, прочитавших «Капитанскую дочку», Пушкин дает надежду на то, что в самых лихих испытаниях, в самом лихом человеке может пробудиться именно Человечность, что человек – не только узник обстоятельств и своей животной природы, а и их творец, их «исправитель». И в этом может быть заключено наше спасение!

Не слишком ли много романтизма, возразите вы. Цветаева – сама огромный поэт, ей родна свободная стихия вдохновения, что движет пушкинским Пугачевым, движет и Пушкиным, который незаметно для читателя подменяет Гринева собой. Потому что, считает она, с какого-то момента мы видим по-своему гениального (одержимого) Пугачева не глазами юного недоучки Петруши, а глазами мудрого гения Пушкина. Между тем есть реальное доказательство, не догадка только, что Пугачев для Пушкина в повести – главное лицо. Ведь точный Пушкин, расчислявший «Евгения Онегина» по календарю, нарушает хронотоп [9] Здесь: пространственно-временные координаты произведения. в «Капитанской дочке» демонстративно: по всему Гринев должен бы прибыть к месту службы в начале июня – какой уж тут буран по дороге?! Но буран необходим, надобен автору: это и эффектная завязка действия, и, что гораздо важнее, символ того, что «злодей» Пугачев для Петруши – дважды отец: спас из природной стихии, спасет и от петли, выведет к счастью, в конце концов!..

Получается, «Капитанская дочка» – о человечности, которая должна бы торжествовать вопреки всему. Такое вот пожелание всем нам от поэта. А ведь начал работать он над повестью, когда призрак новой пугачевщины (в виде холерных бунтов начала 1830-х гг.) угрозой навис над русским дворянством – и значит, над ним, над только что обзаведшимся семейным очагом Пушкиным! Впрочем, гибель пришла через несколько лет – и почти от «своих»…

Жизнь не пощадила Пушкина; реальный Пугачев был страшным и низким человеком; в истории социальные противоречия никогда не удавалось преодолеть всерьез никакой такой человечностью. Выходит, «Капитанская дочка» – холостой выстрел по жизни, какова она на самом деле?.. «Нас возвышающий обман», и только?.. Но вот слова строгого ученого историка: «„Капитанская дочка“ была написана между делом, среди работ над пугачевщиной, но в ней больше истории, чем в „Истории Пугачевского бунта“, которая кажется длинным объяснительным примечанием к роману». (В. О. Ключевский). То есть сложную правду эпохи и ее атмосферу Пушкин, по мнению историка, достоверно передал именно в повести!

Впрочем, будем все-таки объективными. Историческую правду Пушкин здесь несколько если не упростил, то гармонизировал. Ведь у благороднейшего Петруши Гринева и «единственного у Пушкина злодея» [10] Слова М. И. Цветаевой. Алексея Швабрина – один прототип: подпоручик Михаил Шванвич [11] Кстати, его отец – непосредственный убийца Петра III. , который попал в плен к пугачевцам и перешел на их сторону. Спасло Шванвича от расправы заступничество его же солдат: офицер хорошо с ними обращался. Да, он вынужден был присягнуть Пугачеву, но полагают, старательно саботировал свое участие в боях на стороне восставших и даже пытался бежать от них. После разгрома восстания следователь сам ходатайствовал о смягчении участи Шванвича, мягко заметив между прочим, что он «человек не из числа мудрецов». Некоторые исследователи считают: Пушкин намеренно вывел своего Швабрина «законченным злодеем», наделив его еще и отталкивающей внешностью. Он сделал это из цензурных соображений. Вряд ли Николаю I (а именно царь был цензором Пушкина) понравился бы человечески сложный и привлекательный пусть и не слишком «мудрец» – нарушитель присяги, «предатель» дворянской чести…

О, далеко не всю сложность жизни мог заключить автор в своей повести, но он делал намеки, для первых читателей очень прозрачные. Например, завершает повесть упоминание о все более многочисленном (и поэтому все более бедном) потомстве Гриневых. Значит, Екатерина не наградила капитанскую дочку Машу Миронову, родители которой погибли за царицу?! Помиловала невиновного жениха – да и будет с них, с этих Гриневых.

Не Потемкины-с…

И здесь чувствуется горечь Пушкина, «семисотлетнего дворянина», об участи своего сословия. Может, она нам сегодня и не близка… Что ж, тогда вернемся к ценностям «общечеловеческим» – см. все сказанное выше. А про «честь смолоду» (эпиграф к повести) – но ведь за верность чести награды не ждут. Иначе какая же это «честь»?..

«Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась».

«Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат…»

«Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

«Пугачев взглянул на меня быстро.

– Так ты не веришь, – сказал он, – чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал?..

– Нет, – отвечал я с твердостию. – Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу…

Моя искренность поразила Пугачева.

– Так и быть, – сказал он, ударяя меня по плечу. – Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».

«– Что ж? – спросил Пугачев. – Страшно тебе?

Я отвечал, что, быв однажды им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.

– И ты прав, ей-богу прав! – сказал самозванец…»

«Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась…»

«Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова».

Чисто русская история, рассказанная Пушкиным в этом романе, не раз вдохновляла кинематографистов – причем не только отечественных. Вот лишь несколько примеров.