Илья Франк - Одиссей, или День сурка. Работы по поэтике

Тут еще стоит заметить, что в процессе обряда инициации человек утрачивает свою прежнюю идентичность, свое имя. После обряда, например, надевали на голову бычий пузырь и изображали потерю памяти, а то и просто безумие. Например, в сказках. Вот как это описывает В. Я. Пропп в книге «Исторические корни волшебной сказки»:

«Плешивые и покрытые чехлом.

С мотивом неузнанного прибытия часто связан мотив покрытой или, наоборот, непокрытой, безволосой головы. Уже в приведенном примере мы видели: “а свое лицо закрой, не кажи”. Герой часто надевает на голову какой-нибудь пузырь, или кишку, или тряпку. “Тогда выбрал требушину, взял кишки, вымыл как следует, надел на голову – образовалась шляпа у нево, а кишками руки оммотал”. Или: “Иван купеческий сын отпустил коня на волю, нарядился в бычью шкуру, на голову пузырь надел и пошел на взморье”. “Купила она три кожи воловьих. Сработал он себе кожан, так что человек и не видно, и хвост пришил сажени в две”.

Мы видим, что герой в этих случаях почему-то прячет свои волосы, прячет голову.

Этот мотив покрытой головы странным образом часто связан со своей противоположностью – с мотивом открытой, плешивой, лысой головы. Часто этот мотив связан с “Незнайкой”. “Пошел на бойню, где бьют скот, взял пузырь, надел его на голову. Пришел к царю за милостыней. Царь и спрашивает: «Как тебя зовут?» – «Плешь!» – «По отечеству? – «Плешавница!» – «А откуда родом?» – «Я прохожий, сам не знаю откуда»”. Здесь герой, покрывший голову, называет себя плешивым. По-видимому, кишки или пузырь должны скрыть волосы, вызвать впечатление плешивости».

Здесь мы видим как трансформацию головы, так и утрату идентичности. Человек перешел в предстоящий ему мир, стал этим миром, слился со звериным двойником.

Одиссей на вопрос людоеда о его имени отвечает, что его зовут Никто. И это по сути то же самое, что ослепление циклопа.

Жертвенный нож (топор, копье…). Поскольку в центре обряда инициации находится жертвоприношение, мы замечаем и орудие этого жертвоприношения. Между героем и его звериным двойником мы видим жертвенный нож (или его аналог). В нашей истории это кол, которым Одиссей выкалывает циклопу его единственный глаз. Надо сказать, что жертвенный нож – не только орудие убийства, но и соединительное устройство, мост между героем и его двойником-антиподом (сохранились архаические изображения богов в виде двух палок, соединенных третьей). Не случайно кол, которым Одиссей выкалывает глаз циклопу, взят у циклопа же, принадлежит циклопу:

Более того, кол здесь – ствол дерева (а не просто ветка). И кол – мачта корабля. Иными словами, кол – Мировое древо.

Кружение и падение, огонь и вода. Когда герой видит своего двойника-антипода, у него кружится голова (я → двойник → я → двойник…) Он падает вниз (погружаясь в мир – как бы спускаясь по пищеводу мифического зверя [4] Сравните с падением Гайаваты внутрь Мише-Намы: Как бревно по водопаду, По широким черным волнам, Как в глубокую пещеру, Соскользнула в пасть пирога. ). Обряд передает это падение-погружение различными способами. Один из них особенно выразителен: подросток должен был броситься с дерева вниз (с привязанной к ветке ногой). Кружение передается в обряде как различными круговыми передвижениями подростков (например, хороводом), так и круглыми предметами (например, венками).

Кружение и падение обычно сопровождаются образами двух стихий – огня и воды соответственно. Кружение – огонь, падение – вода.

В конце рассказа Гофмана «Песочный человек» (1817) главный герой Натанаэль идет на прогулку с невестой Кларой и ее братом Лотаром, поднимается с невестой на башню – и замечает своего страшного двойника-антипода. Это Коппелиус, он же Коппола:

«Совершили кое-какие покупки; высокая башня ратуши бросала на рынок исполинскую тень.

– Вот что, – сказала Клара, – а не подняться ли нам наверх, чтобы еще раз поглядеть на окрестные горы?

Сказано – сделано. Оба, Натанаэль и Клара, взошли на башню, мать со служанкой отправились домой, а Лотар, не большой охотник лазать по лестницам, решил подождать их внизу. И вот влюбленные рука об руку стояли на верхней галерее башни, блуждая взорами в подернутых дымкою лесах, позади которых, как исполинские города, высились голубые горы.

– Посмотри, какой странный маленький серый куст, он словно движется прямо на нас, – сказала Клара.

Натанаэль машинально опустил руку в карман; он нашел подзорную трубку Копполы, поглядел в сторону… Перед ним была Клара! И вот кровь забилась и закипела в его жилах – весь помертвев, он устремил на Клару неподвижный взор, но тотчас огненный поток, кипя и рассыпая пламенные брызги, залил его вращающиеся глаза; он ужасающе взревел, словно затравленный зверь, потом высоко подскочил и, перебивая себя отвратительным смехом, пронзительно закричал: “Куколка, куколка, кружись! Куколка, кружись, кружись!” – с неистовой силой схватил Клару и хотел сбросить ее вниз, но Клара в отчаянии и в смертельном страхе крепко вцепилась в перила. Лотар услышал неистовство безумного, услышал истошный вопль Клары; ужасное предчувствие объяло его, опрометью бросился он наверх; дверь на вторую галерею была заперта; все громче и громче становились отчаянные вопли Клары. В беспамятстве от страха и ярости Лотар изо всех сил толкнул дверь, так что она распахнулась. Крики Клары становились все глуше: “На помощь! спасите, спасите…” – голос ее замирал. “Она погибла – ее умертвил исступленный безумец!” – кричал Лотар. Дверь на верхнюю галерею также была заперта. Отчаяние придало ему силу неимоверную. Он сшиб дверь с петель. Боже праведный! Клара билась в объятиях безумца, перекинувшего ее за перила. Только одной рукой цеплялась она за железный столбик галереи. С быстротою молнии схватил Лотар сестру, притянул к себе и в то же мгновенье ударил беснующегося Натанаэля кулаком в лицо, так что тот отпрянул, выпустив из рук свою жертву.