К. Иоутсен - Английский язык как мировоззрение. Наброски метода

Попробуем обратиться к метафоре. Например, тем, кто интересуется компьютерами и вообще информационными технологиями, можно предложить сравнение языка с операционной системой. Последняя нужна для того, чтобы, с одной стороны, оживить собственно компьютер (= материальный мир), придать ему смысл и сделать возможным работу с ним, а с другой, это необходимая среда (= слова, понятия) для использования отдельных программ (= отдельные виды материальной и духовной деятельности). Операционная система не является уникальной лишь для одного компьютера (= язык не уникален для одного человека), она более или менее широко распространена, благодаря чему программа (= идея, теория, произведение искусства), созданная на одном компьютере (= одним человеком), может работать и на другом (= у другого человека). Операционная система даёт определенные возможности и накладывает определённые ограничения (= понятийный аппарат), она диктует некоторые общие правила (= грамматика), обязательные для всех, кто ей пользуется, она определяет, какие программы мы может на ней запускать (= какую мысль можно выразить), а какие нет. Да и сами программы, несмотря на своё разнообразие, несут отпечаток этой системы. При этом, разные операционные системы (= языки) несовместимы и несоизмеримы: элементу одной можно (и не всегда) найти лишь приблизительное соответствие другой; программа, созданная для одной, не будет работать в другой. Хотя, в сущности, разные системы можно установить на один и тот же компьютер, в том числе и одновременно (= человек может владеть несколькими языками).

Конкретного знания операционной системы – как включить и выключить компьютер, вырезать/копировать/вставить файлы и тому подобного (= грамматические правила и нормы словоупотребления) – достаточно, чтобы ей пользоваться. Однако продвинутые пользователи захотят, возможно, её персонализировать (= соответствие языка стилю мышления), сделать более быстрой и производительной (= соответствие языка содержанию мысли). Может возникнуть и необходимость в программе, которая ещё не никем не создана, или может появиться неисправность, которая никем не предусмотрена. В этом случае потребуется более глубокое знание системы (= общее знание языка), например, понимание программирования (= логика языка) и знание математики (= психология, история).

Для тех, кто больше склонен к искусству, сравним язык с музыкальным инструментом, а музыку – с речью, то есть, с идеями, облечёнными в языковую форму. Инструмент – это своего рода посредник между физическим миром и нашим внутренним. Он позволяет нам выразить то, что мы думаем, придать этому определённую условную форму, понятную другим. Инструмент как отражает реальность в виде объективных принципов акустики, так и создаёт её, поскольку музыки нет в природе. Для одного и того же инструмента, вернее, вида инструмента, написаны разные произведения, которые всякий, владеющий этим инструментом, может исполнить. У всякого инструмента есть свои особенности, что-то на нём сыграть можно, а что-то нет. Музыка, созданная для определённого (вида) инструмента, привязана именно к нему, хотя с разной долей достоверности (но никогда полной) может быть исполнена и на других инструментах. И ничто – кроме отсутствия способностей и желания – не мешает одному музыканту владеть несколькими различными инструментами.

Опять же, знания основных приёмов техники игры довольно, чтобы сыграть какую-то музыку, но чем лучше мы владеем инструментом, тем точнее, полнее и глубже мы можем изложить наши мысли. Виртуоз не играет на случайном инструменте, он не только тщательно его выбрал, но и тщательно изучил. Стальные струны или нейлоновые? Цифровое пианино или акустическое? Французская система клапанов или немецкая? Не только виртуозом, но и исполнителем сколько-нибудь высокого уровня невозможно стать, не разобравшись в устройстве инструмента, его истории, не зная ничего о тех людях, которые на нём играли и играют.

Подобных метафор можно найти множество, и подбирать их следует исходя из потребностей каждого конкретного случая. Главное – чтобы метафора была наглядной и доступной и отражала ключевые черты языка.

В масштабе человечества языки создаются людьми, однако, в масштабе жизни отдельного человека язык – это уже данность . Именно язык изначально определяет то, как человек будет видеть мир и каково будет место человека в мире. Язык в этом смысле есть не что иное, как квинтэссенция конкретной культуры.

Мир вокруг нас велик, сложен и бесконечно разнообразен. Он изменяется быстрее, чем мы успеваем это заметить. Каждая частица этого мира – по какому бы принципу мы не делили мир на части – уникальна, и ничто в нём не повторяется в точности. В сущности мир есть хаос , даже если понимать под хаосом порядок сверхвысокой степени организации. В условиях хаоса, впрочем, невозможна никакая деятельность , поскольку всякий раз мы оказываемся в абсолютно новой ситуации. Нам не с чем её сравнить, поскольку все наши ситуации различны. Мы не видим никаких причин, никаких следствий, никаких целей – у нас даже нет таких понятий. В подобных условиях мы полагаемся только на инстинкты и рефлексы.

Можно, однако, выбрать несколько иную перспективу. Конечно, в мире нет ничего совершенно одинакового, но это не значит, что всё в равной степени неодинаково. Нечто больше похоже на что-то одно, чем на что-то другое. Как кажется, с этой простой идеи и начинается язык, то есть, с объединения в сознании людей разрозненных частиц мира в группы, с выделения их общих характеристик, иными словами, с абстрагирования и классификации. Благодаря этому появляется возможность говорить, к примеру, не о данном камне, а о камне вообще , не о холодном, как о свойстве ветра, который мы сейчас чувствуем, а о холодном вообще и так далее.

По-другому тот же самый процесс можно представить как переход от имён собственных к именам нарицательным. Когда мы даём имя какому-то конкретному явлению – предмету, свойству, действию – это первый шаг к языку, но ещё не язык, поскольку все эти имена, как и означаемые ими явления, разрозненны и никак не связаны друг с другом, а сходства и различия между ними никак не прояснены. Количество (собственных) имён, таким образом, теоретически равно количеству явлений, а значит, и не так важно, есть у них имена или нет. Мир по-прежнему хаотичен, пусть и уже более удобен. Но когда мы даём имя не одному конкретному явлению, а группе явлений, ситуация радикально меняется. Теперь огромному количеству явлений соответствует сравнительно небольшое количество (нарицательных) имён.