Нора Галь - Слово живое и мертвое

Столь же невозможен, фальшив такой канцелярит и во внутренней речи, в раздумьях . А ведь внутренний монолог, поток сознания так обычен в современной прозе. В западном оригинале местоимения он, она все же остаются, по-русски они не обязательны, и в переводе лучше раздумья и ощущения передавать безлично или от первого лица . Сколько-нибудь чуткий переводчик всегда поймет, где и как это можно и нужно сделать. А нечуткий загубит самую трагическую страницу.

Развязка хорошего романа, развязка бурной судьбы. Человек умирает. Смутно, в полубреду воспринимает он окружающее; обрывки ощущений – мучительная боль, жажда – перемежаются обрывками мыслей, воспоминаний… И вот как это выглядит в переводе:

« Ему больно. Он ранен. Очевидно, он жертва какого-то несчастного случая… Он хочет поднять руку – руки в кандалах… ему хотелось бы попить еще … ему больно. У него болит все… очевидно, о нем позаботились, перевязали его раны. И вдруг одна мысль пронизывает его дремлющий мозг. Ему ампутировали ноги. Какое значение имеет это теперь . Его ноги… Ему хотелось бы знать …»

« Ему больно» и « его ноги» – снова и снова повторяются эти слова на нескольких страницах и вкупе с канцеляризмами начисто разрушают впечатление. А ведь эту смертную муку надо передать по-русски так, чтоб за душу хватало. И правдивей вышло бы, дай переводчик все это изнутри. Хотя бы так:

Больно. Он ранен. Наверно, случилось какое-то несчастье… Поднять бы руку – руки в кандалах… Попить бы еще. Больно. Болит все: рот, ноги, спина… Видно, о нем позаботились, перевязали раны. Внезапная мысль пронизывает дремлющий мозг. Ему отняли ноги! Теперь уже все равно (или – не все ли равно?). Ноги… Надо бы узнать…

Другая книга, совсем иная картина, мысли и чувства в ином ключе: бешеная скачка, погоня, человек едва не погиб. У автора дословно: « Как он потом рассказывал, ему пришло на мысль, что за кустами не может таиться опасность, иначе лошадь почуяла бы и шарахнулась…»

В подлиннике фраза не получается такой тягучей хотя бы потому, что английские слова сами по себе – короткие . А по-русски выходит длинно, вяло, и читатель остается равнодушным.

И правильнее передать эту сценку сиюминутно, в движении, передать мысли и ощущения такими, каковы они сейчас , во время погони: Но нет, там, за кустами, не может таиться опасность .

Между тем нередко пишут так: (это) «…породило в ней еще большую уверенность в своих силах и умении достичь очень многого, стоит ей лишь пожелать». А надо бы примерно: (это) укрепило ее веру в свои силы – да, конечно, она сумеет достичь многого, стоит только пожелать!

Раздумья другого героя:

Естественней было бы:

Он должен немедленно ее увидеть.

Надо сейчас же ее увидеть.

Рассказать бы ей историю этого дома! Но этого он не может сделать .

…Да нельзя!

…Уж так устроен человек: знает, что все это сплошное мошенничество, и все-таки надеется, что ему повезет .

…И знаешь… а все-таки надеешься: вдруг повезет!

Еще попытка изобразить внутренний мир героя. Поверите ли вы, что человек думает и вспоминает так:

(Европа) «…где так много людей голодало и где в то же время некоторые обладали достаточными средствами, чтобы покупать шампанское, икру и женщин в ночных кабаре, где (герой, музыкант) выступал…»

А вернее передать раздумье примерно так:

…там столько людей голодает , зато кое у кого вдоволь денег и на шампанское, и на икру, и на женщин в ночных кабаре, где он выступал…

Это тоже прием: передавая мысль, ощущение , по-русски естественней ввести настоящее время .

Очень важно это умение показать героя изнутри , передать его раздумья и ощущения убедительно, достоверно.

Переводчик-буквалист пишет, к примеру:

Живой человек, разумеется, думает иначе:

…в зале есть и белые, а они-то не являются моими друзьями

…а они – не друзья мне

У меня была мечта, которая теперь уже не может быть осуществлена… Я мечтал, пока не заболел и вынужден был вернуться на родину.

У меня была мечта, теперь уж ей не сбыться… А потом я заболел, и пришлось вернуться…

А вот мысли и настроения неграмотной старой негритянки – матери героя: Его мать считала, что ее сыну оказывают большую честь тем, что пригласили его выступить перед учениками в школе для белых…

В переводе надо убрать все лишнее – и говорить (думать) за нее и от нее: Мать была польщена: какая честь, сына пригласили выступить в школе для белых!

Неужели все такие или это свойственно только мне ?

Неужели со всеми так? Или это я один такой?

После непривычной передряги герой выбился из сил, но еще возбужден и рассуждает буквально так:

Герой немолод, притом человек кабинетный, но сгоряча он скажет не так вяло. Вот почему в книге напечатано:

Мне следовало бы раздеться. Я весь мокрый от пота . Теперь надо выпить побольше виски, чтобы не простудиться .

Не догадался, надо было раздеться. Весь взмок, хоть выжми. Надо выпить побольше виски, а то еще схвачу простуду.

Упрямая старуха решает открыть неподатливую дверь «хотя бы ценою собственной жизни». Лучше и это передать как бы от нее самой, к примеру: жива не буду, а открою , решила она.

Когда в книге разговаривают дети или люди не очень культурные, когда человек спешит, волнуется, сердится, захвачен любым сильным чувством, особенно фальшиво и неуместно каждое лишнее слово, гладкопись, казенщина, сложные синтаксические построения. От этого надо избавляться во что бы то ни стало. Лишь тогда читатель в каждом случае поверит, что такой человек, в такой обстановке, в такие минуты и вправду говорит и думает именно так, а не иначе.

Известно: наш век – век науки. И как жадно поглощают читатели всех возрастов книги, брошюры, статьи, рассказы о самых разных областях знания! Особенно важно увлечь поэзией познания читателей молодых – уж наверно, они-то, сегодняшние студенты, школьники, и откроют в третьем тысячелетии многое, еще неведомое человечеству.

Но ведь ясно же, что с таким читателем надо говорить увлекательно, доступно, живо. Это вовсе не унижает науку. Как великолепно, каким образным, доступным по тому времени языком написана не просто статья – диссертация Чернышевского! Скольких юных читателей покорили на всю жизнь, помогли выбрать путь и профессию книги Фарадея, Тимирязева, Ферсмана! И разве искусство такого рассказа совсем утрачено? Прекрасно умели увлечь читателей, к примеру, Д.Данин, иные авторы альманаха «Прометей» или отлично придуманной страницы «Клуб любознательных» в «Комсомольской правде». Как просты, нужны и полезны рассказы о природе В.Пескова, статьи Я.Голованова – всех не перечесть. Жаль только, о науке, даже об искусстве, о поэзии гораздо чаще пишут совсем, совсем по-другому.