Александр Кондратов - Звуки и знаки

Оказалось, что слова типа облако, карандаш, стекло и т. п. никаких реакций не вызывали. Точно так же, как и созвучные кошке слова вроде крошка, окрошка, окошко.

Но как только назывались слова котенок, мышь, собака, животное, тотчас же фиксировалась реакция на них. И, что самое замечательное, — смысловые связи внутри нашего «черного ящика» оказывались порой отличными от тех, которые по логике относятся к той или иной категории (например, слово арфа не причислялось никем из испытуемых к струнным инструментам!).

Какие же механизмы действуют в нашем мозгу, когда мы подбираем слова для выражения той или иной мысли? Да и слова ли мы подбираем? Как считает ведущий советский специалист в области психолингвистики А. А. Леонтьев, слово в нашей памяти записано в форме поиска этого слова. Оперируя соответствующими признаками, мы тем самым уже «считываем запись» в лексиконе. И едва ли имеет смысл искать где-то в нервных клетках энграмму звуковой формы слова, какой-либо «отпечаток» с привешенным к нему «ярлычком». Ибо слово есть его поиск!

Ту же мысль зарубежные коллеги Леонтьева М. Анисфельд и М. Кнаппу выражают так: «Слова не хранятся в памяти как слова, но как комплексы признаков. Когда слова используются, они не репродуцируются памятью, а скорее реконструируются из составляющих эти слова признаков». Признаки же эти включают смысловые, грамматические, звуковые — фонологические и у грамотных вдобавок орфографические моменты.

Однако, если это действительно так, то слово оказывается уже не вещью, не ярлыком, а процессом; или, как отмечает Леонтьев, «если брать его более широко, как психологический эквивалент «словарного значения» — и вещь, и процесс, но никак уже не только вещь». А это означает, что мы должны коренным образом пересматривать сложившиеся представления о языке и знаковых системах.

«С точки зрения сходства с реальным языковым поведением говорящего ни одну из известных до сих пор моделей нельзя признать удовлетворительной, — пишет известный американский психолингвист Д. Уорт. — Можно ли найти такую модель, которая соотносилась бы с действительным поведением реально говорящего (т. е., если можно так выразиться, «психосоциологическую» модель речи и языка)? Нам кажется, что да. Такая модель имела бы форму телевизионного экрана, с которым связаны два механизма, из которых один способен развертывать на экране разные изображения, а другой способен читать и различать эти изображения, передавать результаты чтения в «черный ящик», содержащий грамматические правила этого языка; «черный ящик» обрабатывает полученную от читателя — разлагательного механизма — информацию и передает результаты своей обработки первому, развертывающему механизму, который изображает на экране новую «картину»; этот циклический процесс продолжается (с электронной быстротой) до тех пор, пока «черный ящик» перестанет прибавлять новую информацию; весь аппарат тогда находится в состоянии стабильности, и картинка (т. е. предложение) «снимается» (т. е. говорящий произносит свое предложение)».

Уорт сформулировал свою модель в терминах кибернетики и электроники. Но, как известно, скорость протекания процессов в нервных волокнах в тысячи раз медленней, чем скорость электронов. И тем не менее человеческий мозг ухитряется опережать электронную машину даже в ее наиболее эффективной деятельности — счете. Соревнования между состоящими из плоти и крови чудо-счетчиками, людьми, и ЭВМ почти всегда кончаются победой человеческого мозга. Что же тут говорить о языке — вы и сами, прочитав эту книгу, поняли, насколько совершеннее и сложнее человеческий язык самого сложного технического кода. А ведь модель Уорта не говорит еще о самом главном — о том, что «черный ящик» с помощью языка не просто передает информацию другому «черному ящику», но и познает, моделирует окружающий мир!.. Во многих современных работах употребляется выражение «модель черпака». Согласно этой модели смысл слов черпается изнутри сознания человека. Слово есть некий «черпак», единый для всех. Однако у разных людей далеко не одинаково содержимое, которое этим черпаком зачерпнуто.

Американский ученый Чарлз Лейярд в своей книге «Мысли о языке» приводит характерный пример. Вы собираетесь куда-то идти, а ваша спутница говорит: «Подождите минуточку».

Что такое минуточка? Астрономическая единица, равная шестидесяти секундам? Разумеется, не только это. В зависимости от обстановки — и характера вашей спутницы — это может означать, что действительно все готово и вот-вот вам составят компанию. Или, напротив, минуточка означает добрые полчаса и ждать надо долго. То есть смысл слова минуточка задается не только минутной стрелкой часов, но и ситуацией, и тем, кто говорит это слово.

Не является ли таким «черпаком» вообще наш человеческий язык? Чудодейственный черпак, с помощью которого мы извлекаем мысли из глубин нашего сознания и подсознания? Волшебный черпак, который служит обществу людей, связанных мириадами нитей друг с другом и окружающим их миром? Безотказный черпак, с помощью которого мы познаем мир, себя и, наконец, свой собственный инструмент познания — сам язык?

Ведь не будь языка, вряд ли автор смог бы изложить гипотезы и факты современной лингвистики, которой посвящена эта книга.

Первое издание книги «Звуков и знаков» ориентировалось в основном на знаки. Второе — в полном соответствии с идеями и поисками ученых всего мира, — на значение, на Его Величество Смысл, передача которого и является сутью нашей речи.

Человеческий язык столь же древен, как и само человечество. В глубочайшую древность уходят попытки людей понять, что же такое их язык, как возникло это чудо. О происхождении языка и речи говорят мифы, записанные в пустынях Австралии и джунглях Амазонии, о чудесном даре богов — языке, именах, письменах— повествует мифология эллинов и шумеров, древних китайцев и египтян, индийцев и скандинавов.

Но не только мифами довольствовался человек. Сама его жизненная практика заставляла искать законы языка, своего и чужих. Как разговаривать с чужеземцем? Как записывать с помощью знаков звуки родной речи? Как правильно писать и говорить на родном языке и на языке иностранном? Как переводить тексты священных писаний, будь то Библия или стовосьмитомный буддийский канон, на языки язычников, дабы обратить их в свою веру?

Миссионеру и купцу, жрецу или учителю поневоле приходилось быть лингвистом. И уже несколько тысяч лет назад появились первые лингвистические сочинения. Это двуязычные словари, донесенные до нас глиняными книгами Двуречья. Это труды древнеиндийских грамматиков, во многом предвосхитившие идеи и методы современной структурной лингвистики. Это сочинения античных мыслителей, посвященные языку, смыслу имен и слов. Более девятисот лет назад замечательный средневековый ученый Махмуд Кашгарский написал свой «Диван турецких языков», материалом для которого послужили тюркские языки — турецкий, уйгурский и многие другие. В своей книге, ставшей известной европейцам спустя много веков после ее создания, Махмуд Кашгарский высказал идеи, которые лежат краеугольным камнем в фундаменте сравнительно-исторического языкознания, с которого, собственно говоря, и начинается подлинная наука о языке.