Линн Виссон - Русские проблемы в английской речи

«Мне его жалко» (больная жена, трое маленьких детей) переводится как — I’m sorry for him / he has my sympathy / I sympathize with him или I feel for him («я ему сочувствую»). Глагол to pity — например, I pity him — очень сильное слово; к тому же, оно часто приобретает покровительственный оттенок, как бы подчеркивая разницу между жалеющим и тем, кого жалеют, с кем стряслась беда. Однако It’s a pity — грамотный перевод русского «очень жаль». Фразу «Очень жаль / Жалко, что так все вышло! Как же это могло с тобой случиться!» можно передать как It’s a pity that…: It’s а pity / too bad we didn’t know you were in New York — we could have all gone out together.

И еще одно английское выражение, трудное для русскоговорящих и эквивалентное словосочетанию «очень жаль». Это — It’s a shame that… В нем нет даже оттенка значения «стыдно» или «постыдно». Оно значит It’s too bad that / I regret that… Например: It’s a shame I didn’t know he was looking for a job — there was an opening in our firm which would have been perfect for him.

Одна из самых больших лингвистических трудностей для иностранца в чужой стране — это правильная постановка вопроса о том, где находится туалет. Поскольку почти во всех американских домах и квартирах санузел совмещенный, то есть в одной комнате умывальник, унитаз и ванна, то под словом bathroom здесь обычно подразумевается и «туалет». В общественных местах туалеты называются rest rooms / ladies’room / men’s room. Американец, который говорит I have to go to the bathroom или спрашивает: Where is the bathroom?, вовсе не собирается принимать ванну! В США не совсем принято называть уборную словом toilet, но вполне принято спрашивать: Where are the rest rooms? и вполне прилично задавать его людям даже противоположного пола, не говоря уже об официантах, портье, работниках заправочных станций. На женском туалете часто висит указатель: Ladies’ Lounge или Powder Room. В квартирах или частных домах вполне вежливо спросить: Where could I wash my hands? или May I use your facilities? (От мужчины можно порой услышать: I have to go to the John, но это звучит вульгарно, и воспитанные люди так не говорят.)

Одна из самых больших трудностей для русских, говорящих по-английски, — то, что я бы условно назвала «проблемой догматизма». Не имея ни малейшего намерения восстановить против себя иностранца, они, однако, легко наживают себе врагов, высказываясь в тоне, который воспринимается в Западной Европе и особенно в Штатах как слишком самоуверенный и категоричный. Хотя и среди американцев есть немало ограниченных и твердолобых людей, их способ изложения своего мнения, особенно если оно отличается от взглядов собеседника, диаметрально противоположен тому, как носители русского языка оперируют понятиями «правильно» и «неправильно».

Предположим, что кто-то из американцев говорит: Russians and Americans are exactly alike. They’re open, honest, friendly, live in huge nations, love their countries («Русские и американцы очень похожи. Они люди открытые, честные, дружелюбные, принадлежат к великим нациям, любят свою родину»). Другой носитель английского категорически возражает: по его мнению, русские и американцы сильно отличаются друг от друга (Russians and Americans are very different). Каким образом каждый из них выразит свое несогласие с оппонентом? Стиль их возражений друг другу едва ли не всегда оказывается отличным от того, что принято в русском споре. Если русский бросит своему соотечественнику свое короткое и категоричное мнение: «Вы не правы», тот и бровью не поведет. Американец даже в споре, защищая свою точку зрения, вряд ли когда-либо скажет: You are wrong. Такая фраза в США воспринимается как непростительная грубость. В советском тоталитарном обществе полемическая этика была совсем иной. Здесь догматическая идеология так долго господствовала над умами людей, что даже ее оппоненты привыкли думать в рамках антитезы «хорошо — плохо», не видя в промежутке всевозможных оттенков.

Концепция «правильно» — «неправильно» принесла много бед представителям СССР на международной арене. Употребление этих слов советскими дипломатами чуть ли не на каждом шагу было постоянным источником раздражения среди западных дипломатов и помехой для достижения многих соглашений. Американский лингвист Эдуард Гленн дал прекрасное философское объяснение этому явлению:

«Советские дипломаты часто характеризуют позицию своего собеседника как “incorrect” — неправильную. При этом они не обвиняют своих оппонентов в фальсификации фактов, а просто имеют в виду неправильное истолкование этих фактов. Такой подход понятен только в контексте марксистско-гегелевского мышления, которое предполагает, что исторические события развиваются определенным и заранее известным образом. Поэтому любой подход, который не соответствует истории, в равной степени и не соответствует истине; он столь же неверен, сколь неверно решение математической задачи. А наши представления, напротив, обычно поддерживают компромиссы… мысль, что у каждого вопроса есть две стороны, трудно воспринимается теми, кто не знаком с этой концепцией и ее влиянием» [77] Edmund S. Glenn, “Semantic Difficulties in International Communication”, in The Use and Misuse of Language, ed. S. I. Hayakawa (Greenwich, Connecticut: Fawcett Publications, 1962), pp. 47-48, p. 23. .

Если не считать религиозных фундаменталистов, а также осатанелых поборников тех или иных мистических теорий, то в среде образованных американцев не пользуются популярностью взгляды, согласно которым философские системы могут объяснить все, что на все вопросы есть «правильные» или «неправильные» ответы. В своем большинстве люди в Штатах склонны считать, что каждый из них должен сам взвешивать разные идеи и выбирать для себя самую приемлемую. Со школьной скамьи они приучены предварять свое мнение словами: It’s possible you may be right, but… («Вполне возможно, что вы правы, но…»). Или: This сап be viewed another way, too («На это можно посмотреть и под другим углом зрения»).

Отстаивая свои взгляды, русские используют действительное наклонение: «Вы не правы», «Это неправда», «Это не так». И хотя американцы даже в языке предпочитают пассивным формам активные, но, высказываясь, они ведут себя по-другому: предваряют свою точку зрения безличными или модальными конструкциями: It seems to me that; In my opinion; There might be; One might think that; It could (also) be said that; We could also look at it this way, и т.д. Это дань вежливым, даже любезным манерам, ибо вместо пассивных здесь можно употребить и личные «активные» конструкции: I think that; I suggest that; We might try another approach.

Если речь идет не о чисто техническом предмете, например, о том, как управлять каким-нибудь механизмом, то абсолютная уверенность говорящего в правильности или неправильности своей теории, идеи, своего подхода к проблеме может довести американца до белого каления. Он всегда танцует от одной печки: у вас свое мнение, у меня свое. Для него неприемлема позиция: «я прав, ты не прав»: кто ты (или я) такой, чтобы судить, чья точка зрения более правильна? Ты любишь ванильное мороженое, а я шоколадное, тебе одно по душе, мне — другое. В том или ином споре у него, конечно, может быть свое мнение, и в таких случаях он не менее русского собеседника способен быть уверенным в своей правоте. Но он выражает это мнение по-другому, оставляя за оппонентом полное право иметь собственные убеждения.