Алексей Плуцер-Сарно - Большой словарь мата. Том 2

Причем любые формы «реального» существования вагины также онтоло-гизируются в качестве речи. Все звуки, которые она способна издавать, все экспликации ее биологических процессов воспринимаются как речь. Выделения различных жидкостей, звуки в процессе совокупления, любые ощущения «там» – все не только интерпретируется как речь слушателем, но и продуцируется телом в качестве речевого бессознательного акта. Как известно, даже бурчание в животе – бессознательный речевой акт.

Однако тут возникает целый ряд вопросов. Если данный текст – это, как тонко подметил Г. П. Щедровицкий еще в 1965 году, лишь некие «…следы наших движений по объектам и применения к ним разных операций…» [55], то возникает вопрос: каких «наших», если автор данных строк тоже должен быть интерпретирован как комплекс субличностей. Тогда все сказанное в этой заметке – это, к примеру, речь Большого Другого автора. Желание быть умным – свойство нарциссического «я», желание говорить – прерогатива Другого и т. д.

Образно говоря, мы при написании любого текста сталкиваемся с аналогичным процессом оккупации смысловых пространств, ведущим к глобальной трансформации и сокрытию изначальных смыслов и обрастанию всей системы новыми ложными знаками. Здесь, по выражению Бодрийяра, «…мы видим, как побочная структура, отмеченная потворством знакам бессознательного и их взаимообмену, поглощает основную, в которой творится «работа» бессознательного, чистую и жесткую структуру перенесения и контрперенесения» [56].

Но тогда данный текст представляет собой своего рода снятие масок с некоторых субличностей, например, с нарциссического «я». То есть, по сути, мы имеем здесь дело с восстановлением законных прав Большого Другого автора. Но тогда перед нами не аналитика, а речь этого самого бессознательного: «…всякая наука, всякая реальность, всякое производство только и делают, что отсрочивают миг соблазна, который в форме бессмыслицы, чувственной и сверхчувственной бессмыслицы, сверкает на небе их собственного желания» [57].

Конечно, в отличие от сновидения данный текст изначально «…рассчитан на то, чтобы быть понятым какими угодно путями и с использованием любых вспомогательных средств. Но именно эта черта у сновидения отсутствует» [58].

Если сон – это «разговор» субличностей между собой, не подразумевающий наблюдателя, то статья – это все-таки информация, обращенная к слушателю. Но это не обязательно интерпретация (в данном случае некоей маски, вторично означенной как «вагина»), это может быть субличностная декларация (символов) Большого Другого, осознаваемая как речь субъекта в целом.

Получается, что, думая о «вагине» как означающем символе, мы себя же им и означиваем. Но тогда наши рассуждения мифологичны. Еще А. М. Пятигорский в «Лекциях по феноменологии мифа» говорил о том, что научное знание не может избавиться от мифологичности: «…миф о человеке есть миф о знании, с одной стороны, а с другой – миф о знании редуцируется к человеческому образу. Это приводит нас к размышлениям о мифологичности так называемой «научной» антропологии, включая сюда и любую антропологическую философию. Человек – точнее, «изучаемый, наблюдаемый человек» как одно из выражений понятия «другого человека вообще» – это не только одна из научно-философских фикций эпохи Просвящения. Это еще и сложный в своей композиции миф, непроницаемый для опыта современного антрополога или философа. Сложный, потому что за интуитивно мыслимым образом «человека», образом конечным и определенным, то есть недопускающим, при всех возможных изменениях, трансформации в «не-человека» <���…> стоит идея «человека вообще», то есть иного, чем индивидуальность, моя или любого другого человека» [59]. Человек в конечном счете это лишь означаемое некоей «мифологической» структуры сознания. Причем рефлексия не помогает нам де-конструировать эти «мифологические» структуры сознания, а напротив, прячет их от нас. Рефлексия, как это ни парадоксально, оказывается функцией этих самых «мифологических» структур сознания, то есть их частью, а не чем-то внешним, неким посторонним исследовательским инструментом, с помощью которого их можно вскрыть и понять. Естественно, что хирург не может оперировать аппендицит с помощью пениса или другой части тела.

Ровно в той степени, в которой наша неотрефлексированная рефлексия пытается констатировать наше знание о вагине как сугубо «человеческое», ровно в этой самой степени она, эта мысль, мифологична. Типологически мифологична, то есть строится по образцу мифа, в том его значении, о котором говорил А. М. Пятигорский во введении к курсу лекций [60].

В своем мышлении о «вагине», о ее означивающих функциях, мы, получается, означиваем с помощью «вагины» свои собственные символические пространства. Наши мысли о «вагине» – это и есть мы сами, не отделенные от нее в этом процессе мышления. Тем более что сам субъект – это один из символов вагины как центрального означающего. Означающее – вагина – делает субъекта воображаемым, вскрывает его воображаемость и тем самым как бы упраздняет его. То есть метафизически в процессе написания данного текста мы не столько понимаем «вагину», сколько превращаемся в нее, как говорится, «идем в пизду».

Словарная статья на слова «пизда» – это небольшой черновой фрагмент справочно-библиографической базы данных русского языка, которая составлялась с 1978 года по настоящее время. Кроме обсценной лексики сама база данных в целом содержит лексику жаргонную, диалектную, интердиалектную и другие группы слов ограниченного употребления, а также фразеологию. Предлагаемый фрагмент базы данных содержит одну словарную статью из этой базы данных. Это статья на слово «пизда». Статья включает в себя лексические значения этого слова, его устойчивую сочетаемость и фразеологию. Частично сюда включены и грамматические материалы.

Данная работа не может быть охарактеризована как словарь. Это именно черновые словарные материалы. Авторское название книги: «Материалы к словарю русской обсценной лексики и фразеологии». Название «Большой словарь мата» было дано редакторами издательства «Лимбус Пресс» при публикации первого тома без ведома автора.

Именно потому, что в печать сдавались «материалы к словарю», а не «словарь», мы и позволили себе не сокращать их до «словарного» формата. Это давало возможность сохранить нестандартные случаи употребления, которым не место в академическом словаре, но которые представляют определенный интерес для специалистов. Разумеется, при подготовке стандартного словаря в будущем большей частью подобных материалов придется пожертвовать. При подготовке итогового словаря нужно будет удалить все «аномальные» словоупотребления, иллюстрации, отчетливо не поддерживающие значений, а только регистрирующие сам факт существования идиомы и т. д.