Владимир Алпатов - Волошинов, Бахтин и лингвистика

Так что поворот к социологической лингвистике оказывается у Поливанова общим свойством времени, прямо не связанным с марксизмом. Дважды он отмечает, что академик А. А. Шахматов, понимавший важность социального подхода к языку, но не имевший теории и метода, собирал разнообразные факты относительно языка и общества, надеясь на создание теории в будущем. [395]Стало быть, отличие Поливанова от предшественников заключалось в попытках построить теорию языка как соци-ального явления. Но в чем заключалась эта теория?

Во всех дошедших до нас работах ученого социологическая, по его терминологии, теория в более или менее конкретном виде строится лишь в одном аспекте: это теория языковых изменений на примере фонологии. Полемизируя с марристами, он постоянно указывал на отсутствие непосредственных связей между изменениями в экономике и языке: «Требовать непосредственного отражения ка-ких-нибудь определенных экономических черт в виде определенных звуков языка, фонетики или определенных форм морфологических, – это приблизительно то же, что требовать, чтобы в момент революции все поршни паровозов стали работать не так, как работали при царизме». [396]Изменения бывают двух типов: чисто внутренние и косвенно обусловленные социально-экономи-ческими причинами. Изменения последнего типа могут определять-ся возникновением или прекращением контактов с теми или иными языками, изменением множества носителей данного языка и др.

Внутренние изменения прямо связывались Поливановым с пониманием языка «как трудовой деятельности, имеющей целью коммуникацию между членами данного (обьединяемого языковым признаком) коллектива… Целевая установка, т. е. то, для чего и ради чего язык существует, – это именно лишь коммуникация, необходимая для связанного кооперативными потребностями коллектива». [397]

В терминологии здесь есть влияние марксизма. Но по сути понимание языка как средства коммуникации в первую очередь – достаточно обычное положение, встречающееся у многих лингвистов и в XIX в., и в XX в., хотя бывали и иные точки зрения. [398]А как раз в 20—30-е гг. XXX в. данный подход нашел четкое отражение у Трубецкого, Якобсона и других лингвистов Пражского кружка; см., например,. [399]И именно пражцы (в отличие от структуралистов ряда других школ) занимались, как и Поливанов, закономерностями языковых изменений. Далекие от марксизма (а то и спорившие с ним, как Трубецкой) члены Пражского кружка имели много общего по идеям с Поливановым. Это признавали обе стороны: см. рецензию Поливанова на книгу Р. Якобсона [400]и, с другой стороны, упоминания Поливанова в изданной переписке Трубецкого с Якобсоном. [401]Если отвлечься от терминологических различий, включая взятые из марксизма термины Поливанова, то главное расхождение было у них в отношении к «фактам коллективно-психологическим». Поливанов более чем кто-либо из школы Бодуэна де Куртенэ, сохранял понимание фонологии как «психофонетики», а пражцы от этого решительно отказались.

Другим постоянным тезисом Поливанова был тезис об отражении в языке законов диалектики. Этому посвящена специальная статья «Закон перехода количества в качество в процессах историко-фо-нетической эволюции» [402]и ряд экскурсов в других статьях. Говоря о проявлении в языке закона перехода количества в качество, ученый отмечает мутационные, скачкообразные изменения в фонологической системе языка, когда две фонемы обьединяются в одну или, наоборот, одна фонема расщепляется на две (соответственно конвергенции и дивергенции, в терминах Поливанова). В ряде статей на разнообразном материале показано, как в ходе фонетической эволюции накапливаются изменения, не затрагивающие систему фонем, а затем происходит скачок и система меняется.

Связь с законом диалектики (сформулированным, впрочем, еще до Маркса Гегелем) здесь, безусловно, найти можно. Однако выявленные закономерности сохраняют силу и без обращения к этому закону. О них в ту эпоху писали и ученые иных школ и традиций. Вот, например, упоминавшийся мной в самом начале книги В. Брёндаль: «Нужно, наконец, признать очевидную прерывность всякого существенного изменения»; наука XXX в. в отличие от старой, эволюционной лингвистики учитывает «прерывистые изменения» и «резкие скачки из одного состояния в другое». [403]Этот взгляд на изменения в языке датский ученый связывает не с законом перехода количества в качество, а с понятиями кванта в современной физике и мутации в современной генетике. О мутациях, впрочем, вспоминал и Поливанов. Так что и здесь мы видим некоторую общую для ряда лингвистических направлений тенденцию, не имевшую марксистской специфики.

Xарактерно и обращение Поливанова к другим общим теориям. Он сам отмечал влияние на него идей видного историка Н. И. Ка-реева, которому он был обязан термином «историология», [404]то есть выявление закономерностей исторического развития в отличие от «истории» как описания фактов. А Кареев постоянно спорил с марксизмом.

Наконец, рассмотрим еще один пример. В одной из статей сборника «За марксистское языкознание» Поливанов писал о нескольких ролях, которые должен уметь совмещать лингвист. Среди них есть и роль «языкового политика», то есть прогностика будущего языкового развития. Такой лингвист «владеет (хоть и в ограниченных пусть размерах) прогнозом языкового будущего опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей „социальной инженерии“ будущего)». [405]Опять-таки связь с марксистским мировоззрением несомненна. И в то же время о необходимости лингвистического прогнозирования писал еще в 1870 г. учитель Поливанова. [406]Несомненно, здесь эстафета перешла к ученику, который облек идею в марксистскую оболочку.

В одной из не опубликованных при жизни работ Евгений Дмитриевич писал: «В эмпирическом исследовании (в частности—линт вистическом) важно не отправляться от марксизма, а прийти к марксизму на основании обследования фактов. Вот почему я и говорю и считаю вполне достаточным сказать, что я марксист—постольку, поскольку делаемые мною выводы из языковых явлений подтверждают основные положения диалектического материализма и методологический принцип установления причинных связей от экономической причины до языкового факта». [407]Здесь ученый, может быть, сам до конца того не сознавая, определял сущность того, что он называл построением марксистской лингвистики. Приверженность марксизму давала определенное направление его исследованиям, влияла на выбор подхода и зачастую самой тематики его работ. То есть речь шла о том, что выше было названо вторым аспектом проблемы марксизма в лингвистике. Выводы Поливанова не противоречили диалектическому материализму (в исконном смысле этого термина, тогда как советской политической коньюнктуре могли противоречить). Однако не противоречили ему и выводы многих других ученых, в том числе и не вспоминавших о его существовании. Марксистской теории языка (четвертый аспект проблемы) у Поливанова, очевидно, не было, пусть даже в не дошедших до нас текстах эта проблема, может быть, разбиралась и подробнее. А в книге [408]в целом проблема, обозначенная в заглавии и предисловии, далее большого места не занимает; главная ее тема – «Революция и язык», изменения в русском и других языках СССР, происшедшие в результате революции.