Татьяна Николаева - Непарадигматическая лингвистика

• Она может быть сентенциальной частицей. См. русский: Ты река ли, моя реченька, ты течешь, не колышешься.

• Выражать сравнение, выполняя союзную функцию. См. в древнерусском: Лучьши есть похвальна брань ли миръ.

• Иметь альтернативное значение. Старославянский: Аштє ключитъ сѧ въпасти въ вино ли въ масло ли въ ино єтєро.

• Выражать вопрос, то есть функционировать как вопросительная частица. Словенский: Je li res? Русский: Далеко ли от вас до вокзала?; Старославянский: Ты ли єси цєзаръ июдєискъ?

Безусловно общеславянской является тенденция употреблять эту частицу в косвенном вопросе. В современном русском языке отчетливо прослеживается движение к исчезновению этой частицы в прямом вопросе. То есть Я их спросил, были лиони когда-нибудь в Москве, но Вы были когда-нибудь в Москве?. Это сохранение ли в косвенном вопросе и исчезновение в прямом (интересно, что ли в прямом вопросе встречается иногда у русских эмигрантов первого поколения) подтверждает мнение Т. Гивона [Givon 1979] о том, что основные инновации в синтаксисе начинаются именно в главном предложении, тогда как придаточные еще сохраняют более старые значения и структуры.

Этимология li трактовалась в трех непересекающихся аспектах. Во-первых, эту партикулу возводили к детской речи (первые звуки), во-вторых (лингвисты старшего поколения), пытались возвести ее к индоевропейскому корню *uel – ’желать’, в-третьих, в этимологии известны дискуссии по поводу того, можно или нельзя объединять эту партикулу с lĕ.

В [ЭССЯ 1988] представлена. Описаны функции: как союз и как частица. Авторы считают, что славянское *li нельзя рассматривать в отрыве от *l ĕ /*le. Авторы статьи согласны с мнением В. Н. Топорова о том, что в глубокой диахронической перспективе восстанавливается исходная ситуация с элементом l в модальной функции.

Необходимо в данном случае остановиться на позиции В. Н. Топорова, которую он высказывает в вообще непривычных для данного пласта больших статьях, посвященных балтийскому lai, рассматриваемому им с широких индоевропеистических позиций [Топоров 1984; 1984а]. Существенно в этих его статьях не столько обсуждение категориально-глагольных функций этого элемента в прусском и восточнобалтийском, сколько определение его отношения к неоднократно обсуждавшейся проблеме связи этого элемента и славянской частицы li, а также связи с польским le ’ лишь’. Существовала и концепция более широкого охвата, связи балтийских частиц со славянскими *li, *le, *l ĕ . В. Н. Топоров присоединяется к концепции Эндзелина, согласно которой и балтийские, и славянские l-частицы восходят к и. – е. *le, *lē (с гласным не из дифтонга). Замечательно прозорливыми и в известном смысле поучительными являются высказанные здесь мысли В. Н. Топорова о том, что отсутствие точной опоры в сравнительно-исторических данных «может оказаться и несправедливым упреком, учитывая, что сам статус данного элемента, независимо от его происхождения, определяется соотношением входящих в игру факторов в каждом данномязыке и той кардинальной синтаксической схемой фразы, которая актуальна для данногопериода развития этого языка» [121][Топоров 1984: 422]. И далее им высказывается мысль, которая могла бы быть эпиграфом к нашей книге: «Вместо того, чтобы ориентироваться на поиск единой и достаточно четко очерченной формы, в которой можно было бы видеть первоисточник всех остальных (или, по меньшей мере, форму, наиболее близкую к нему), в данном случае целесообразно сменить установку и считать именно этот хаос первичной (или ранней, или – еще точнее – периодически возникающей и в той или иной мере всегда присутствующей) ситуацией, из которой только и можно определить – поневоле обобщенно и лишь с определенной степенью вероятности, – каким образом из флуктуирующей совокупности фактов выделился и подвергся категоризации элемент» [Там же: 426]. Таким образом, по мнению В. Н. Топорова, имеется комплекс славянских фактов, близких к балтийским, а именно: комплекс элементов на -l-, «который объединяет в себе самые разнородные факты по степени их семантической наполненности и грамматичности, не говоря уж о различиях в вокализме: не только *lě и *le, но и *li, которое позволяет предположить для предыдущего периода наличие (*loi или *lei )» [Там же: 427] [122].

7. Седьмой партикулой в этом ряду мы считаем ne. Эта некоторая неуверенность нашей таксономии будет объяснена в конце статьи, посвященной этой партикуле. Она имеет довольно большое число фонетических вариантов: ne, пё, nie, nja, na, na’a, ny, ne и т. д.

● Основное ее значение – негация. При этом возможна сентенциальная негация: чешский: Byls tam? Ne! ; ст.-польский: Tako bądź wasza mowa « Jest tako jest, nie, nie jest tako »; болгарский: Ште дойдеш ли? – Не ! и под.

● В некоторых славянских языках эта партикула выполняет функцию переспроса, ср. чешский: To je divné, ne? [123]

Чаще всего эта партикула негации употребляется в приглагольной функции (при этом в одних славянских языках она графически отделяется от глагола, а в других пишется с ним слитно). Однако практически может присоединяться к любому члену предложения.

Сложным вопросом таксономии является вопрос об объединении или различении этой партикулы и славянской партикулы ni. Последняя функционирует не в качестве сентенциального отрицания, а для образования деривативных цепочек со значением негации: ни-къ-то, ни-ка-кой, ни-че-го, ни за чь-то и т. д. Однако в некоторых языках (например, в украинском) в качестве сентенциального отрицания употребляется именно ni.

Необходимо сказать также, что каждая из этих партикул может образовывать серийные ряды: ни (ni) . ни (ni) и не (ne) . не (ne). Небезынтересно и то, что в настоящее время в русской речи, выплеснувшейся на экраны телевизоров и просто на улицу, эти ряды смешиваются, точнее, ряд с ни заменяется на ряд с не: Он не сообщил не президенту, не премьер-министру; Приказ был не подписан не в июне, не в июле и т. д.

Поэтому мы бы предложили партикулу ni обозначить как 7а.Объединить же их не считаем возможным, так как полностью их функции не совпадают. Разделить их на две полноправных партикулы тоже будет неправомерно, так как в одних и тех же синтаксических структурах разные славянские языки выбирают ту или другую партикулу. То есть сферы их действия пересекаются, но не налагаются.

Этимологически обе партикулы объединяются с многими неславянскими индоевропейскими партикулами с n– основой и с греческими партикулами негации на μ-

Более сложным, чем квалификация ни, является определение статуса партикулы nĕ (< nĕ), являющейся первой частью неопределенных местоимений во всех славянских языках – nĕčьso / nĕčьto / nĕkъto / nĕkъjь / nĕkako / nĕjako / nĕkamo / nĕkъdy / nĕkoliko и под.