Александр Реформатский - Введение в языковедение

При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У городских низов и разных деклассированных групп населения создаются особые групповые «социальные диалекты», не связанные с какой–нибудь географической территорией, но связанные с различными профессиями и бытом социальных прослоек, – это «арго» или «жаргоны» (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым общением. Это явление называется великодержавным шовинизмом (например, господство немецкого языка, бывшее в «лоскутной» по национальному составу Австро–Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народностей в царской России и т. п.). Национально–освободительные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстановлением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо–Западной Африке и Индокитае и т. п.).

Однако зачастую языковые отношения между колонизаторами и туземцами складываются иначе, что вызывается практическими потребностями общения.

Уже первые великие путешествия XV–XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Африки, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изучения и собирания в словари (таковы знаменитые «каталоги языков» XVIII в.) [ 695 ] См. гл. VI, § 76. .

Для более продуктивной эксплуатации колоний и колониального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

Поэтому наряду с изучением экзотических языков и составлением для них грамматик требуется найти какой–то общий для европейцев и туземцев язык.

Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая–нибудь письменность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Африке или таким когда–то был кумыкский в Дагестане.

Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как «пти–нэгр» (petit negre) во французских колониях в Африке или же «ломаный английский» (broken English) в Сьерра–Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жаргонах – «бич–ла–мар» (beach–la–mar) в Полинезии и «пиджин–инглиш» (pidgin English) в китайских портах. В «пиджин–инглиш» в основе английская лексика, но искаженная (например, pidgin – «дело» из business; nusi–papa – «письмо», «книга» из news–paper); значения также могут меняться: mary – «вообще женщина» (в английском – собственное имя «Мери»), pigeon – «вообще птица» (в английском «голубь»), – и китайская грамматика.

Такого же типа в пограничных русско–китайских областях речь «моя по твоя», т. е. ломаный русский в том виде, как по–русски говорят китайцы. Образцом русско–норвежского смешанного «языка» (ruska norsk) может служить следующий диалог из очерков М. М. Пришвина «Колобок»:

«Одни поморы приходят к консулу проститься, другие являются с норвежцами к третейскому суду. Входят два помора: русский и норвежец… Действие начинается с того, что оба говорят друг с другом не по–русски, не по–норвежски, а на особом русско–норвежском воляпюке «моя, твоя», состоящем из русских, немецких, английских и норвежских слов.

– Сюль (я) капитан, сюль правило (кормщик), сюль принципал! – восклицает гордо русский.

– Ист (есть) твоя фишка (рыба), на мой палуба! – гневается норвежец и далее: «Норвежец платит деньги!»

– Вот моя пеньга (деньги) имей.

– Твоя по–рейза (reisen)? – спрашивает норвежец.

– Моя рейза (еду), а твоя?

– Моя когда ven (ветер)» [ 696 ] Пришвин М.М. Сочинения. Т. 2, 1927. С. 348–349. .

К такому же типу «международных языков» принадлежит и «сабир», употребляющийся в средиземноморских портах, – это смесь французского, испанского, итальянского, греческого и арабского.

Однако в более высоких сферах международного общения такого типа смешанная речь не применяется.

В международной дипломатии в разные эпохи употребляются разные языки – в средневековую эпоху: в Европе – латинский, в странах Востока – по преимуществу арабский; в новой истории большую роль сыграл французский язык. В последнее время этот вопрос уже не решается однозначно, так как официально в ООН приняты пять языков: русский, английский, французский, испанский и китайский.

Предпочтение тех или иных языков в этих случаях связано с тем престижем [ 697 ] Престиж – от французского prestige – «обаяние», «авторитет». языка, который возникает не по его лингвистическим качествам, а по его историко–культурной судьбе.

Жаргоны бывают и у определенных групп населения, как, например, существовал жаргон гвардейских офицеров царской армии и России, на жаргоне изъяснялись «петиметры» и «щеголихи» XVIII в. (см. комедию Д. И. Фонвизина «Бригадир» – диалог сына и советницы). Эта смесь «французского с нижегородским», как иронически выражался А. С. Грибоедов, представлена в сюсюкающей речи представителя старого дворянства XIX в. С. Т. Верховенского в «Бесах» Достоевского, а также в «Сенсациях и замечаниях госпожи Курдюковой за границей – дан л'эт–ранже» И. П. Мятлева.

Следует различать салонные жаргоны социальной верхушки, которые возникают из ложной моды как стилистический нарост на нормальном языке; практической ценности в них нет; особенно опасно их проникновение в литературу (Игорь Северянин и т. п.), и «практические жаргоны», исходящие из профессиональной речи и преследующие цели языкового обособления данной группы и «тайноречия» для осуществления своего ремесла и засекречивания сведений о нем. В таких жаргонах (жаргон воров, нищих, торговцев–разносчиков и т. п.) может быть искусственно придуманная смесь элементов разных языков, например цыганские числительные и тюркские обозначения профессионально важных вещей и т. п. Конечно, и у этих жаргонов нет своей особой грамматики и своего основного словарного фонда. Такие жаргоны паразитируют на материале разных языков, но их практическая устремленность не подлежит сомнению [ 698 ] См.: «Язык и литература». Вып. VII, 1931; статьи об арго Б. А. Ларина, Н. К. Дмитриева, А. П. Баранникова и М. Гитлица, а также книгу В.М. Жирмунского «Национальный язык и социальные диалекты» (1936). Великолепным образцом использования жаргона деклассированных слоев населения может служить подлинный текст пьесы Бертольта Брехта «Трехгрошовая опера». .