Александр Реформатский - Введение в языковедение

Почему же те грамматические явления, которые были рассмотрены в предыдущем параграфе в связи с понятием трансфикса в семитских языках и явления внутренней флексии в индоевропейских языках, в чем–то очень схожие и обычно объединявшиеся вместе, следует разделить и различить?

Дело здесь не только в том, что явления внутренней флексии нерегулярны и необязательны для модели индоевропейского формообразования, а трансфиксация – это обязательный прием грамматики семитских языков.

Дело здесь и в том, что «корень + схема», т. е. группа согласных и прослойка между ними гласных, в семитских языках представляют собой как по способу оформления, так и по значению две обособленные единицы. Это две морфемы, расположение которых с точки зрения индоевропейских навыков необычно: они сочетаются не последовательно, а чересполосно: одна входит в другую, как могут входить друг в друга две гребенки, причем каждая из этих морфем разрывается и разрывает другую. Любая словоформа типа арабского КаТаЛа двухморфемна, и соединение этих морфем, несмотря на взаимопроникновение, следует признать соединением агглютинирующего типа.

В индоевропейских же языках признать чередующиеся гласные [i], [æ], [Λ], [ò] в английских словоформах sing, sang, sung, song отдельными морфемами (очевидно, типа «инфиксов», вставленных внутрь корня?) никак нельзя. Указанные словоформы принципиально одноморфемны и являются алломорфами одной общей единицы более высокого порядка, так сказать «над–единицей» – гиперморфемой, объединяющей все конкретные алломорфы в одно целое, как гиперфонема служит «над–единицей» разных фонем, например в таких случаях, как бо/аран, со/абака и т. д.

На таких объединителях в одну единицу высшего ранга разных единиц низшего ранга построена вся структура языка. И самая «мелкая» единица языка – фонема есть тоже единица, объединяющая все аллофоны (вариации и варианты), в которых она может проявляться, например аллофоны [а,æ,Λ,Ə], объединяющиеся в русском литературном языке в одну фонему <���А>. Одним из подтверждений одноморфемной трактовки индоевропейских корней, обладающих возможностью внутренней флексии, служит то, что, например, в немецком языке в речи детей, в просторечии многие «сильные глаголы» перестают спрягаться как «сильные» и переходят в «слабые», т. е., не подвергаясь внутренней флексии, начинают образовывать словоформы путем «нормальной» (т. е. продуктивной для современного немецкого языка) постфиксации и конфиксации, тогда вместо springen [spriŋƏn], sprang [spraŋ], gesprun–gen [gespr ŋƏn] получаются формы: spring–en, spring–te, ge–spring–t. Кроме того, если не признавать в русском языке внутренней флексией такие случаи, как гол и голь, рван и рвань, то что же в таких словоформах считать аффиксом: твердость в – л, — н и мягкость в– ль, — нь?Но, как известно, дифференциальные признаки сами по себе не могут быть морфемами, а лишь через фонемные единицы, неделимые с точки зрения членения (сегментации) речевой цепи [ 457 ] Всячески используя ценную статью И. А. Мельчука «О «внутренней флексии» в индоевропейских и семитских языках» (Вопросы языкознания, 1963. № 4), где автор прекрасно доказал аффиксальность семитских «схем», нельзя согласиться, что эта аффиксация есть внутренняя флексия. Данный термин должен быть отнесен именно к формообразованию индоевропейских языков, а «похожие» явления семитских языков следует именовать трансфиксацией. .

Все явления нефонетических чередований изучает морфонолóгия (см. выше), но изучение их функции, выражения тех или иных грамматических значений относится уже к грамматике.

Очень важной задачей для морфонологии является изучение фонемного состава морфем, их возможных сочетаний в морфемах, количества фонем в морфемах разного типа, что бывает очень различным в разных языках.

Иногда фонемный состав корней резко отличен от фонемного состава аффиксов, например в семитских языках, где корень состоит, как правило, из трех согласных, а аффиксы – из гласных или из комбинации согласных и гласных (см. выше, § 46); в агглютинирующих языках, где имеется сингармонизм, состав гласных корней и аффиксов разный, и изучение явлений сингармонизма – прямая задача морфонологии.

В русском языке фонема [ж,] встречается только в считанном количестве корней, а в аффиксах – никогда, парная же ей фонема [щ] имеется и в словообразовательных аффиксах, например в суффиксе – щик-(пильщик, лакировщик, спорщик), и в причастных суффиксах – ущ-, — ащ-, но ни в префиксах, ни во флексиях не встречается. Чередование гласных в русском языке в существительных ограничивается случаями [о] – нуль и [э] – нуль (сон – сна, день – дня, мужичок – мужичка), тогда как в русском глаголе встречаются разные типы чередований: [о] – [и]: спер – спирать, рой – рыть; [э] – [а]: сесть – сяду; [о] – [а]: лег – лягу; [и] – нуль: собирать – собрать и др.

Так как во всех этих случаях нет фонетических позиций и вообще – фонетических условий, они не относятся к фонетике, а ими призвана заниматься морфонология.

Повтóры, или редупликации [ 458 ] Редупликация – латинское reduplicatio – «удвоение». , состоят в полном или частичном повторении корня, основы или целого слова без изменения звукового состава или с частичным изменением его.

Очень часто повтор применяется для выражения множественного числа, например в малайском языке orang – «человек», orang–orang – «люди», в мертвом шумерском языке кур – «страна», кур–кур – «стрáны» [ 459 ] Ср. в русской графике: гг. – «годы», вв. – «века», тт. – «товарищи», фф. – «формулы» и т. п. .

Для многих языков в речи употребляются повторы как средство усиления данного сообщения: да–да, нет–нет, ни–ни (сугубое отрицание), вот–вот, или: еле–еле, едва–едва, чуть–чуть, давно–давно и т. п.

Широко известны звукоподражательные повторы типа кря–кря (утка), хрю–хрю (поросенок), ку–ку (кукушка) и т. п. Этот тип звукоподражательных повторов перекликается с такими глагольными «остатками», повторяющимися дважды, как трюх–трюх, хлоп–хлоп, тук–тук. Если в русском такие повторы нетипичны для русского литературного языка, то они очень распространены в диалектах русского языка, а, например, в языке сомали (Восточная Африка) этот способ в глаголе выражает особый вид: fen – «глодать», a fen–fen – «обгладывать до конца со всех сторон», т. е. терминологически это «всесторонне окончательный вид» (такой грамматической категории в русском языке нет, а это значение выражается лексически: «со всех сторон» и «до конца»). Однако в категории вида в русском языке встречаются случаи повтора для выражения особых оттенков вида глагола, например ходишь–ходишь, молишь–молишь (слова Варлаама, сцена в корчме из трагедии «Борис Годунов» Пушкина), где повтор глагольных форм ходишь и молишь не равен грамматически их одиночному употреблению. С этим очень схожи случаи в формах глагола полинезийских языков, например tufa – «делить», a tufa–tufa – «часто делить». Если в ходишь–ходишь и т. п. в русском языке выражена продолжительность в пределе несовершенного вида, то в примерах поговорили–поговорили и ничего не сделали или поплакали–поплакали и утешились глаголы совершенного вида получают подвидовой оттенок продолжительности.