Наталья Панченко - Теория текста: учебное пособие

В текстах с канонической речевой ситуацией говорящим является реальный говорящий, он может выступать в одной из четырех ипостасей: 1) говорящий как субъект дейксиса («Говорящий является начатом то "системы координат", которая служит участникам речевой ситуации в качестве главного орудия референции»); 2) говорящий как субъект речи проявляет себя в косвенных высказываниях, обращениях и др.; 3) говорящий как субъект сознания обнаруживает себя в высказываниях, где субъект подразумевается ментально, эмоционально, волитивно; в неопределенно-личных, желательных и неопределенных высказываниях; 4) говорящий как субъект восприятия подразумевается при глаголах восприятия [Падучева 1996, с. 262–265].

В текстах с неканонической коммуникативной ситуацией говорящий либо проецируется на слушающего (плакаты, реклама), либо замещается персонажем и / или повествователем (в нарративных текстах).

Кроме дейктических элементов в прагматической структуре текста Е.В. Падучева выделяет эгоцентрические элементы, к которым относятся метатекстовые элементы, предикаты внутреннего состояния, предикаты со значением сходства и подобия, показатели идентификации эгоцентричности, слова со значением неожиданности, неопределенные местоимения и наречия, «обобщающие» врезки, слова с оценочным значением (подробную характеристику перечисленных эгоцентрических элементов см. [Падучева 1996]).

Дейктические и эгоцентрические элементы обеспечивают прежде всего локализацию автора в тексте и могут обозначать сдвиг авторской локализации в тексте: шпатель может составить представление об изображаемом мире, в частности о его важнейших параметрах – пространственно-временных, – только опираясь на данную текстом точку отсчета; а это и есть тот «аналог говорящего», в чьем ведении находятся все эгоцентрики и к кому они отсылают. От характера локализаций автора в тексте, ее стабильности или нестабильности, зависит, сможет или нет читатель построить непротиворечивую модель изображаемого мира. В классическом нарративе создается так называемый «дейктический паритет» между автором и читателем за счет дейктической и эгоцентрической определенности структуры текста. В модернистском нарративе картина резко меняется: дейктический паритет утрачивается, появляется значение дейктической и эгоцентрической неопределенности [Дымарский 2001, с. 268–273].

Прагматическая организация текста касается не только вопросов, связанных с тем, кто отправляет сообщение, т. е. автором, но и тем, кто получает это сообщение, т. е. читателем. Текст может специально предусматривать определенное поведение читателя так, что это поведение входит в расчеты автора текста, как бы специально им программируется. Автор может специально рассчитывать на определенную динамику позиции читателя. Позиция читателя имеет принципиально внешний характер по отношению к тексту, позиция автора может меняться в этом отношении.

Ю.М. Лотман видит суть механизма взаимоотношений текста и адресата в том, что текст деформируется в процессе его дешифровки адресатом, и одновременно любой текст содержит в себе образ аудитории, который «активно воздействует на реальную аудиторию, становясь для нее некоторым нормирующим кодом» [Лотман 2002, с. 169]. Подобный диалог между текстом и слушающим базируется на наличии общей памяти у адресата и адресанта сообщения и выстраивается согласно двум функциональным речевым моделям – официальной и интимной. С этой точки зрения можно выделить два типа образа адресата, формируемые текстом: 1) абстрактный адресат, объем памяти которого реконструируется как свойственный любому носителю данного языка; 2) конкретный собеседник, с которым говорящий лично знаком и объем индивидуальной памяти которого говорящему хорошо известен. Соответственно первый тип образа адресата реализуется в официальных текстах, а второй – в текстах личного характера. Часто игра на ориентации одновременно на два типа адресата, либо использование образа личного адресата в официальных текстах и наоборот абстрактного адресата в интимных текстах становится специальным прагматическим приемом организации текста. В результате этого аудитория рассекается на две неравные части: одна малочисленная, которой текст понятен, и другая, которая чувствует в тексте намек, но расшифровать его не может. «В результате вторым действием текста было то, что он переносил каждого читателя в позицию интимного друга автора, обладающего особой уникальной общностью памяти с ним и способного поэтому изъясняться намеками», – такой комментарий получил пушкинский текст в работах Ю.М. Лотмана [Лотман 2002, с. 173]. Текст превращает слушающего на время восприятия текста в человека той степени знакомства с говорящим, которую автору будет угодно указать.

Адресант классического художественного сообщения, как правило, следует принципам текстопостроения, призванным обеспечить для читателя возможность более или менее эффективного понимания. В соответствии с этими принципами текст должен обладать признаками локальной и глобальной связности, предоставлять потенциальному адресату возможность осуществлять непротиворечивую референцию и однозначное отождествление индивидов, строиться с учетом количественных и качественных характеристик фоновых знаний читателя и т. п. Прагматическая организация текста в постмодернистском тексте зачастую моделируется совершенно иным образом. Автор может либо резко расширять коммуникативные права читателя, предоставляя ему не только полную свободу интерпретации, но и возможность участия в порождении текста; либо вступать с ним в сложную прагматическую игру, умело расставляя в тексте ловушки, западни, замаскированные «ключи» и псевдо многозначительные намеки и т. п.; либо в той или иной степени игнорировать коммуникативные права читателя (например, «незаконным» образом пересекая границы текстового пространства, делая невозможной процедуру непротиворечивого отождествления персонажей) и т. п. Примером последнего служат тексты рассказов Т. Толстой, которым присущ признак неоднозначной референции (см. об этом подробнее в работе: [Панченко 2008]).

Проблема границ текста.Проблема рамок, или границ текста, поставленная в трудах М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, представляет собой прежде всего проблему прагматики текста.

Определяя отграниченность как один из основных признаков любого текста, Ю.М. Лотман замечает: «Функция художественного произведения как конечной модели бесконечного по своей природе "речевого текста" реальных фактов делает момент отграниченности, конечности непременным условием всякого художественного текста» [Лотман 20006, с. 429–430]. Одни и те же речевые факты, входящие в текст, могут по-разному члениться на композиционные элементы в зависимости от решения проблемы разграничения текста и нетекста. То, что находится за чертой, отделяющей один элемент от другого, будет является либо нетекстом, либо другим текстом. Текст в силу своей моделирующей природы, проявляющейся в создании собственного текстового мира, требует обозначения основной рамки – позиции начала и конца текста.