Г. Коган - Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования

Приблизительно через год после "Обнищеванцев" в заметке "Богословы и неоднословы", предназначавшейся для "Петербургской газеты", Лесков снова вспоминает Достоевского и Аксакова и их восприятие русского народа.

В "Церковно-общественном вестнике" 1 мая 1882 г. была опубликована проповедь, в которой говорилось, что праздники лучше проводить в Англии, ибо в России " под праздники " любят предаваться разгулу.

Лесков пишет:

" Верно это или неверно? Может быть, и неверно, потому что до сих пор еще наши люди под праздники больше всего ходят в баню, — а это нельзя счесть за разгул и за "место развлечения"; но во всяком случае посылка русских для наущения благочестию в чужие края — совсем противоречит тому, как представляет дело г. Аксаков и как представлял его покойный Достоевский " [1732].

Проходит еще год, и мысли Лескова снова обращаются к Достоевскому. На этот раз поводом послужил выход в свет книги К. Н. Леонтьева "Наши новые христиане" (М., 1882). С позиций ортодоксального православия Леонтьев обвинял Достоевского и Льва Толстого… в ереси. Главная ересь обоих писателей, по мнению Леонтьева, заключалась в том, что они проповедовали " одностороннее ", " сентиментальное, или розовое " христианство.

Глубоко возмущенный Лесков разразился резкой отповедью в двух статьях, напечатанных под общим заглавием "Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, как ересиархи. (Религия страха и религия любви)" в начале апреля 1883 г. "Религия страха" — это мировоззрение Леонтьева, пугающего " концом мира " и оскудением человечности; " религия любви " — христианство Достоевского, Толстого и, несомненно, самого Лескова.

" Достоевский уже мертв и ничего не ответит… " — писал Лесков в начале первой статьи. Ответ от имени покойного он как бы взял на себя (Лесков не мог знать, что Достоевский сам собирался отвечать Леонтьеву на критику речи о Пушкине. Записные тетради писателя со строками об этом были опубликованы в том же 1883 г., но несколько позже).

Объектом яростного нападения Леонтьева послужила речь Достоевского на Пушкинском празднике 8 июня 1880 г. и в особенности выраженная в ней мысль — назначение " русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное ". " В этих, бог весть, насколько сбыточных, но очень добродушных и вполне невинных мечтаниях покойного Достоевского о будущем блаженстве всех народов, благодаря примирительному участию русского "всечеловека", г. К. Леонтьев усмотрел, по крайней мере, две ереси ", — писал Лесков.

Вторая " ересь " — любовь Достоевского ко всему человечеству, которую не мог понять Леонтьев, полный вражды к европейцам.

Лесков возражал:

" …чувство общечеловеческой любви, внушаемое речью Достоевского, есть чувство хорошее, которое, так или иначе, стремилось увеличить сумму добра в общем обороте человеческих отношений. А это, бесспорно, — честно и полезно ".

" …Кто ближе к христианству , — спрашивает Лесков, — Достоевский ли с его космополитическою любовью, или г. Леонтьев и единомышленные ему с их ортодоксальною ненавистью? Что же касается лично нас, то голос совести велит нам стоять на стороне Достоевского… "; " …обвинение в ереси построено на основаниях несостоятельных и ложных ", — так заканчивает Лесков первую статью.

В заключение он делает особую сноску:

" Пишущий эти строки знал лично Ф. М. Достоевского и имел неоднократно поводы заключать, что этому даровитейшему человеку, страстно любившему касаться вопросов веры, в значительной степени недоставало начитанности в духовной литературе, с которою он начал свое знакомство в довольно поздние годы жизни, и по кипучей страстности своих симпатий не находил в себе спокойности для внимательного и беспристрастного ее изучения " [1733].

Любопытно сопоставить с этими словами слегка ироническую характеристику Лескова в записной книжке Достоевского конца 1880 г.:

" Лесков. Специалист и эксперт в православии " [1734].

Так оно и было в действительности. Однако, прекрасно зная историю русской церкви и все ее обряды, Лесков, в противоположность Достоевскому, ненавидел " церковную пошлость " [1735], " …я почитаю христианство как учение и знаю, что в нем спасение жизни, — а все остальное мне не нужно ", — писал он 11 марта 1887 г. Суворину [1736].

2

Достоевского и Лескова разделяло также отношение к правительству и официальной религии. Лесков никогда не предполагал возможного слияния русского народа со " своим царем воедино " (XII. — 438-439). В "Обнищеванцах" в виде исключения встречаются хвалебные строки по адресу Александра II, но эта похвала касается лишь отмены крепостного права.

Не принимая революционного движения тех лет, Лесков также не принимал и гонителей движения.

Вот что писал он в "Обнищеванцах":

" Это делалось, как сказано, в начале шестидесятых годов, т. е. в то самое время, к которому относится самый сильный разгар нигилизма и усиленные попытки хождения в народ для пропаганды социалистических учений среди фабричных рабочих. Их считали готовыми к этим идеям нигилисты и правительство <���…> Пусть хоть теперь, в это сравнительно позднее время, все видят, как "беспокойное фабричное отребье" на усилия социалистической пропаганды отвечало страстным порывом к евангельскому совершенству <���…> Это стоит отметить тем более, что этого только и не отметили ни возбудители социалистических движений, ни их предупредители и пресекатели. Ни одним, ни другим не нужна была истина, — и тем, и другим нужна была ложь, и они ее добывали в изобилии для вящего себя ослепления " (гл. XII).

А в 1883 г. Лесков примерно то же повторял в письмах к С. Н. Шубинскому:

" Боюсь, что ее <���Россию> можно совсем возненавидеть со всеми ее нигилистами и охранителями. Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства… ";

" Родину-то ведь любил, желал ее видеть ближе к добру, к свету познания и к правде, а вместо того — либо поганое нигилистничание, либо пошлое пяченье назад, "домой", то есть в допетровскую дурость и кривду " [1737].

Здесь уместно напомнить об отношении Достоевского к Петру I. Неприязнь к деятельности Петра, якобы " с корнем " вырвавшего русскую культуру и поставившего между властью и народом " лжелодобие " европейской цивилизации, прошла через всю публицистику Достоевского. Вероятно, эту точку зрения, а также монархическую утопию Достоевского последних лет и имел в виду Лесков, говоря о путанице и " попятном движении " в своем итоговом высказывании о " покойном собрате ".

27 мая 1893 г. Лесков писал критику М. О. Меньшикову:

" Мне лично вы приносите огромное утешение, потому что я любил правду и независимость, и вижу человека, который любит то же самое и отлично умеет разобраться в сплетениях, в которых мы (по новости дела) часто путались, а иные и совсем запутались (например Писемский, Достоевский, Всеволод Крестовский и еще кое-кто). Поступали по пословице: "Сердясь на вошь — кожух в печь" <���…> Но если бы Ф. М. Достоевский пережил событие, случившееся вскоре после его смерти [1738] , то этот в своем попятном движении был бы злее и наделал бы огромный вред по своему значению на умы, покорные авторитету и несостоятельные в понимании "веяний" " [1739].