Вильгельм Гумбольдт - Язык и философия культуры

Однако заблуждение коренится, как мне кажется, в том, что закон приказывает, тогда как подобные отношения могут возникнуть только на основе взаимной склонности, а не из повиновения внешним установлениям; там же, где принуждение противоречит склонностям людей, там еще меньше вероятности, что эта склонность обретет должную направленность. Поэтому государство должно, как мне кажется, не только придать большую свободу налагаемым им узам, но — если мне будет дозволено здесь (где я говорю не о браке вообще, а лишь об одном, бросающемся в глаза недостатке, связанном с ограничительными распоряжениями государства) судить только в соответствии с приведенными выше соображениями — вообще полностью устранить брак из сферы своего внимания, предоставив его как целиком, так и в его модификациях свободной воле индивидов на основании заключенных ими разнообразных договоров. Опасения нарушить тем самым семейные отношения или вообще воспрепятствовать их возникновению — как ни обоснованны они могут быть в тех или иных местных условиях — не кажутся мне существенными, поскольку я исхожу из природы человека и государства вообще. Ибо, как нам известно по опыту, часто именно то, что закон разрешает, обычай запрещает; идея внешнего принуждения полностью чужда такому, основанному только на склонности и внутреннем долге отношению, как брак, и следствия принудительных мер просто не соответствуют первоначальному намерению…*

…в моральной и практической жизни человека вообще, поскольку он и здесь следует правилам, которые, быть может, ограничиваются лишь основными положениями права, постоянно исходит из высшей точки зрения на свое развитие и развитие других, везде руководствуется этим чистым намерением и подчиняет все другие интересы этому познанному им без всякой примеси каких-либо чувственных мотивов закону. Однако все стороны, которые человек способен культивировать, находятся в удивительно тесной связи, и поскольку в мире интеллекта эта связь, если не глубже, но, во всяком случае, яснее и заметнее, чем в физическом мире, то в моральной сфере эта связь проявляется еще очевиднее. Поэтому люди должны объединяться не для того, чтобы утратить какие-либо черты своего своеобразия, а для того, чтобы избавиться от все исключающей изоляции; такое объединение не должно превращать одно существо в другое, а должно как бы открывать путь от одного к другому; то, чем располагает каждый для себя, ему надлежит сравнить с тем, что он обрел в других, и в соответствии с ним видоизменять, но не подчинять ему. Ибо как в интеллектуальной области истинное, так и в сфере морали то, что подлинно достойно человека, никогда не вступает в борьбу между собой, и поэтому тесное, многостороннее объединение своеобразных характеров столь же необходимо для того, чтобы уничтожить то, что не может существовать рядом с другим и само по себе также никогда не достигнет величия и красоты, как необходимо оно и для того, чтобы сохранять, питать и оплодотворять для новых, еще более прекрасных порождений то, что существует и не противоречит друг другу. Поэтому непрерывное стремление постигнуть глубочайшее своеобразие другого, использовать его и, проникаясь величайшим уважением к нему как к своеобразию свободного существа, воздействовать на это своеобразие — причем уважение едва ли позволит применить какое-либо иное средство, нежели раскрытие самого себя и сравнение себя с ним как бы у него на глазах, — все это является высшим правилом искусства человеческого общения, искусства, которым, быть может, до сих пор больше всего пренебрегали. Если, однако, это пренебрежение легко извиняют тем, что общение с людьми должно служить отдыхом, а не превращаться в утомительную работу и что вряд ли большинству людей присуще то или иное интересное своеобразие, тут можно заметить, что каждому человеку следовало бы иметь достаточно уважения к себе, чтобы искать отдых не в смене интересных занятий и уж, конечно, не в таком времяпрепровождении, при котором самые благородные его силы бездействуют, и иметь достаточное уважение к человечеству, чтобы ни одного человека не считать полностью непригодным для такого общения или неспособным измениться под влиянием других. И уж, во всяком случае, это должны иметь в виду те, кто непосредственно занят общением с людьми и воздействием на них, а следовательно, и государство, которое при положительной заботе только о внешнем и физическом благополучии, всегда тесно связанном с внутренним существованием, не может не препятствовать развитию индивидуальности. Это еще одно основание для того, чтобы государство никогда не осуществляло такого рода заботу, разве только при крайней необходимости.

Таковы, пожалуй, главные вредные последствия, вытекающие из положительной заботы государства о благосостоянии граждан; они в значительной мере связаны с некоторыми формами проявления этой заботы, но в целом, по моему мнению, вообще от нее неотделимы. Я предполагал говорить здесь только о заботе государства о физическом благе граждан и, в самом деле, все время исходил именно из этого, тщательно отделяя все, относящееся только к йравственному благу. Однако я хочу сразу же напомнить, что самый предмет нашего рассмотрения не допускает полного разделения такого рода; и пусть это мне послужит оправданием, если окажется, что очень многое из приведенного выше относится к положительной заботе государства вообще. До сих пор я исходил из того предположения, что установления государства, о которых здесь шла речь, уже действительно приняты; теперь необходимо остановиться и на тех препятствиях, которые возникают при их осуществлении.

6. Здесь, конечно, прежде всего необходимо было бы взвесить преимущества этих мер, сопоставив их с теми недостатками, и прежде всего — с ограничениями свободы, которые всегда с ними связаны. Однако произвести такое сопоставление очень трудно, а произвести его со всей полнотой, вероятно, вообще невозможно. Ведь каждая ограничительная мера приходит в столкновение со свободным и естественным проявлением сил, создает бесчисленные новые отношения, вследствие чего невозможно предвидеть то множество последующих отношений, которое оно за собой повлечет (даже если исходить из равномерного хода событий, сбросив со счетов постоянно возникающие неожиданности и случайности). Каждый, кто когда-либо занимался делами государственного управления, несомненно, знает по опыту, сколь немногие меры вызываются непосредственной, абсолютной необходимостью и сколь многие из них носят характер лишь относительной, опосредствованной необходимости, зависящей от других, предшествующих мер. Вследствие этого приходится применять значительно большее число средств, и тем самым именно этих средств лишается подлинная цель, реализации которой они должны были бы служить. Дело не только в том, что такое государство нуждается в больших доходах, оно требует и более сложных учреждений для сохранения политической безопасности, так как части его, менее тесно сплоченные, требуют большей заботы со стороны государства. Из этого вытекает еще более трудный и, к сожалению, часто упускаемый из виду вопрос: достаточны ли естественные силы государства для создания всех необходимых для этой цели средств? Если же расчет государства будет неверным, то оно окажется перед лицом неправильного соотношения; тогда придется прибегать к искусственным мерам, превосходящим его силы, — зло, от которого страдают, хотя и не только по этой причине, весьма многиеhjгосударств нового времени.