Вильгельм Гумбольдт - Язык и философия культуры

Но даже и в том случае, если бы подобные законы и установления и оказали бы определенное действие, все-таки вместе с усилением их действия усиливался бы и наносимый ими вред. Государство, в котором граждане принуждаются или склоняются такими средствами следовать пусть даже наилучшим законам, может быть мирным, благоденствующим, но мне оно представляется толпой рабов с обеспеченным содержанием, а не объединением свободных людей, обязанных только не преступать границы права. Способствовать определенным действиям, убеждениям можно самыми различными путями, но ни один из них не ведет к подлинно нравственному совершенству. Чувственные импульсы к совершению известных поступков или необходимость отказаться от них создают привычку; благодаря привычке удовольствие, связанное ранее только с этими импульсами, переносится на само действие или на склонность к определенным поступкам, которая вначале только подавлялась сознанием необходимости, а теперь совершенно исчезает. Так человек привыкает к добродетельным поступкам и в известной степени также к добродетельным убеждениям. Но его душевные силы при этом не возрастают; не обретают большей ясности его идеи о его предназначении и его ценности; не становится сильнее его воля, чтобы побороть господствующее в нем влечение; таким образом, он отнюдь не приближается к истинному, действительному совершенству. Следовательно, тот, кто стремится воспитывать людей, а не приучать их действовать в угоду внешним целям, никогда не прибегнет к таким средствам, ибо, помимо того, что принуждение и руководство не могут вызвать к жизни добродетель, они к тому же еще всегда уменьшают и силу. А что такое нравы без моральной силы и добродетели? И как ни велико зло, заключающееся в порче нравов, оно не лишено и благодетельных последствий. Крайности приводят людей на средний путь — к пути мудрости и добродетели. Крайности, подобно большим светящимся массам, широко распространяют свое воздействие; для того чтобы наполнить кровью тончайшие сосуды тела, значительное ее количество должно находиться в больших сосудах. Нарушить здесь естественный порядок природы означает нанести моральный ущерб для того, чтобы предотвратить физический.

К тому же предположение, что опасность порчи нравов столь велика и серьезна, по моему мнению, неверно. И хотя многое уже было сказано для подтверждения этой мысли, я приведу еще несколько соображений для ее обоснования.

1. Человек по своей природе склонен больше к благим, чем к своекорыстным поступкам. Об этом свидетельствует уже история диких племен. В семейных добродетёлях заключено столько очарования, в гражданских — столько величия и пленительности, что любой просто неиспорченный человек не может противостоять им,

Свобода увеличивает силу, а сила всегда ведет к известному великодушию. Принуждение подавляет силу и ведет к разного рода своекорыстным желаниям и ко всем низменным уловкам слабости. Принуждение может предотвратить некоторые проступки, но лишает красоты даже законные действия. Быть может, свобода иногда и попустительствует некоторым проступкам, но зато даже пороку она придает менее неблагородный образ.

Человек, предоставленный самому себе, с большим трудом вырабатывает правильные жизненные принципы, но они накладывают неизгладимый отпечаток на все его поведение. Тот, кого сознательно к этому ведут, легче их воспринимает, но они отступают даже перед его собственной ослабленной энергией.

4. Все государственные установления, которые ставят перед собой цель объединить в некоем единстве самые разнообразные и различные интересы, вызывают множество коллизий. Эти коллизии ведут к несоответствию между желаниями людей и их возможностями, а это и вызывает проступки. Следовательно, чем бездеятельнее, если можно так выразиться, государство, тем меньше число проступков. Если бы можно было, особенно в вышеприведенных случаях, с точностью исчислить вред, который наносят полицейские установления, и сопоставить их с числом тех, которые этот вред предотвращают, то число первых всякий раз превышало бы число вторых.

5. Еще ни разу не предпринималось попытки выяснить, к каким результатам может прийти строгое расследование действительно совершенных преступлений, справедливое, соразмерное им и действительно неизбежное наказание, следовательно, почти полное отсутствие безнаказанности.

Полагаю, что в соответствии с моей целью я достаточно показал, какие сомнения вызывают старания государства устранить или даже предотвратить всякое проявление безнравственности, если только оно непосредственно не нарушает права других, и как невелики возможные благотворные последствия этого в области нравственности, а также и то, что подобное воздействие на характер нации не является необходимым даже с точки зрения обеспечения безопасности. Если к этому добавить еще приведенные в начале данной работы основания, порицающие всякую направленную на достижение положительных целей деятельность государства (здесь эти основания окажутся еще более существенными, поскольку всякое ограничение в области нравственности человек воспринимает особенно глубоко), если не забывать, что из всех аспектов воспитания именно воспитание нравов и характера может достигнуть наивысшего совершенства только при полной свободе, то едва ли вызовет сомнение правильность следующего принципа: государство должно полностью воздерживаться от попыток прямо или косвенно влиять на нравы и характер нации, если это не является естественным и неизбежным следствием его других совершенно необходимых мер; все, способствующее достижению этой цели, — прежде всего специальный надзор за воспитанием, религиозные установления, законы против роскоши и т. д., — все это должно полностью находиться вне пределов его компетенции.

После того как закончены наиболее важные и трудные разделы данного исследования и я начинаю приближаться к полному решению поставленного мною вопроса, необходимо бросить ретроспективный взгляд на все изложенное мною в предшествующих разделах. В начале нашей работы мы прежде всего старались доказать, что государство не должно вмешиваться во все те сферы жизни, которые не относятся к безопасности граждан — как внешней, так и внутренней. Затем мы представили эту проблему как истинный предмет государственной деятельности и, наконец, установили принцип, согласно которому для сохранения и усиления этой безопасности не следует пытаться влиять на нравы и характер нации, придавать определенное направление их развитию или изменять то, по которому оно идет. В известной мере можно было бы тем самым считать, что на вопрос „в каких пределах государство может осуществлять свою деятельность?" ответ уже полностью дан: эта деятельность должна быть ограничена сохранением безопасности; что касается применения необходимых для этого средств, то оно еще решительнее должно быть ограничено теми средствами, которые не направлены на то, чтобы формировать или, вернее, воспитывать нацию в направлении, нужном государству для осуществления его конечных целей. Ибо если это определение и носит чисто негативный характер, то при этом тем не менее достаточно очевидно, что остается после такого ограничения. Функции государства будут заключаться только в том, чтобы пресекать действия, прямо вторгающиеся в область чужого права, выносить решения по поводу спорных прав, восстанавливать нарушенное право и карать его нарушителей. Однако понятие безопасности, которое до сих пор было определено только как безопасность от внешних врагов и предотвращение взаимных посягательств сограждан на права друг друга, настолько широко и многосторонне, что требует более детального рассмотрения. Ибо так же, как существуют различные нюансы воздействия — от простого совета, цель которого состоит в убеждении, до настойчивой рекомендации и даже принуждения, — так же различны и многообразны степени недобросовестности и несправедливости — от поступка, не выходящего за пределы своего права, но наносящего, быть может, вред другому, до поступка, который также не выходит за пределы прав данного человека, но легко или безусловно препятствует другому пользоваться своей собственностью, а отсюда до прямого посягательства на чужую собственность, — различно и содержание понятия безопасности, под которым можно понимать безопасность, предотвращающую ту или иную степень принуждения, или поступки, непосредственно или в отдаленной степени нарушающие чье-либо право. Чрезвычайно важно, однако, определить именно объем эгого понятия: если он окажется слишком большим или чрезмерно ограниченным, то вновь произойдет, правда, под другим наименованием, смешение всех границ. Следовательно, без точного определения объема этого понятия нечего и думать об урегулировании его границ. Значительно точнее следует установить и подвергнуть проверке также средства, которыми дозволено или не дозволено пользоваться государству. Ибо если, как было указано выше, усилия государства, направленные на действительное преобразование нравов, и представляются нежелательными, то тем самым сфера государственной деятельности остается еще слишком неопределенной; так, например, почти не выяснен вопрос, в какой мере ограничительные законы государства отличаются от действия, непосредственно затрагивающего чужие права? В какой мере государству дозволено предотвращать действительные преступления посредством устранения их источников, связанных не с характером граждан, а с условиями, позволяющими эти преступления совершать? Как легко и какие вредные последствия могут здесь возникнуть, ясно уже из того, что именно забота о сохранении свободы заставила многие лучшие умы возложить на государство всю полноту ответственности за благополучие граждан; они полагали, что такое решение вопроса, ввиду его более общего характера, будет способствовать беспрепятственной деятельности сил. Эти соображения вынуждают меня признать, что до сих пор я больше занимался определением обширных сфер, которые достаточно явно выходят за пределы государственной деятельности, чем установлением точных границ самой этой деятельности, особенно в тех случаях, когда они могут показаться сомнительными и спорными. Теперь мне предстоит восполнить этот пробел; даже если это полностью не удастся, необходимо, как я полагаю, постараться по возможности отчетливо и полно изложить по крайней мере причины этой неудачи. Во всяком случае, я надеюсь, что мне удастся быть кратким, поскольку все необходимые для этого исследования принципы, насколько это было в моих силах, рассмотрены и доказаны в предшествующих главах.