Вильгельм Гумбольдт - Язык и философия культуры

человека к тому, что может воспрепятствовать достижению его высших целей. Таким образом, это установление не всегда может считаться просто благодеянием: ведь приведенные здесь примеры, и особенно брак (как только эти отношения перестают быть выражением свободной воли), лишь по своей степени отличаются от тех случаев, при которых один человек превращает себя просто в средство для достижения целей другого или, вернее, низводится до этого уровня другим. Проведение границы между справедливым и несправедливым применением вытекающего из договора права принуждения, бесспорно, входит в полномочия государства, то есть общей воли членов общества, поскольку решение вопроса, действительно ли вытекающее из договора ограничение превращает человека, изменившего свою волю, в орудие другого, может быть правильным и соответствующим истинному положению дел только в применении к каждому случаю в отдельности. И наконец, нельзя считать, что благодеяние навязывается только потому, что человек лишается права заранее от него отказаться.

Первые основоположения права устанавливают — на это уже с достаточной определенностью было указано выше, — что заключить законный договор или вообще изъявить свою волю человек может только по поводу того, что действительно является его собственностью, касается его действий или его владений. Несомненно также, что важнейший аспект заботы государства о безопасности граждан — в той мере, в какой договоры или волеизъявления на эту безопасность влияют, — состоит в том, чтобы следить за осуществлением этого положения, И тем не менее существует целый ряд волеизъявлений, к которым это положение совершенно не применяется. К ним относятся все распоряжения на случай смерти, как бы они ни совершались, прямо или косвенно — только в связи с каким- либо другим договором, в отдельном договоре, в завещании или в каком-либо распоряжении иного рода. Всякое право может относиться только к личности; к вещам же — лишь постольку, поскольку вещи связаны с личностью посредством действий. Поэтому с из- чезновением личности перестает действовать и право. Следовательно, при жизни человек может распоряжаться своими вещами, как ему заблагорассудится: передавать их полностью или частично другому лицу, отчуждать их сущность, пользование ими или владение ими; он может также по своему усмотрению заранее ограничивать свои действия и распоряжения своим имуществом; однако он не имеет никакого права связывать других решением, как после его смерти надлежит распорядиться его имуществом или определять действия будущего владельца. Я не стану останавливаться здесь на возражениях, которые могут быть в данном случае сделаны. Доводы за и против этого достаточно подробно рассмотрены в известной полемике о законности завещаний с точки зрения естественного права; к тому же здесь правовая точка зрения вообще не столь важна, так как оспаривать право общества придавать последним распоряжениям человека недостающую им положительную законность, конечно, невозможно. Однако при той широте действия, которую присваивает завещаниям большинство наших законодательств на основании нашего обычного права, соединяющего в себе изощренность римских юристов с феодальным властолюбием, созданным ленными отношениями и приводящим к полному распаду общества, эти распоряжения связывают необходимую для развития человека свободу и противоречат всем разработанным в данном исследовании принципам. Ибо они служат главным средством, пользуясь которым одно поколение предписывает правила поведения другому, благодаря чему из века в век передаются по наследству злоупотребления и предрассудки, которые при иных обстоятельствах вряд ли пережили бы причины, делающие их появление неизбежным, а их существование необходимым. В результате не люди придают вещам определенный образ, а вещи подчиняют себе людей. К тому же такие распоряжения больше всего отвлекают внимание человека от развития истинной силы и направляют это внимание на заботу о внешнем обладании, на заботу об имуществе, поскольку только последнее может заставить следовать воле человека даже после его смерти. Наконец, необходимо заметить, что завещания очень часто, даже в большинстве случаев, способствуют проявлению низких страстей: гордости, властолюбия, тщеславия и др. Вообще следует сказать, что к этому склонны чаще всего люди менее мудрые и менее добрые, поскольку мудрый человек поостережется отдавать распоряжения, относящиеся ко времени, индивидуальные особенности которого скрыты от его взора; а человек более высоких нравственных качеств будет даже рад возможности не ограничивать волю других, вместо того чтобы жадно искать повод для этого. Часто тайна завещаний и уверенность в том, что они не станут предметом обсуждения, способствуют распоряжениям такого рода, от которых в противном случае удержало бы чувство стыда. Эти доводы в достаточной степени, как мне кажется, убеждают в необходимости устранить по крайней мере ту опасность, которую завещания создают свободе граждан.

Но чем заменить распоряжения на случай смерти, если бы государство, как того требуют строгие принципы, действительно полностью отменило это право? Поскольку сохранение порядка и спокойствия не допускает в этом вопросе своеволия, то бесспорным должен быть только установленный государством законный порядок наследования. Но, с другой стороны, предоставление столь сильного положительного влияния государству, которое оно обрело бы при таком порядке наследования, когда волеизъявления завещателей были бы полностью отменены, противоречит многим приведенным выше положениям. Не раз уже обращалось внимание на тесную связь между порядком законного наследования и политическим устройством государства, и этот фактор легко можно было бы использовать и для иных целей. Вообще, многообразная и меняющаяся воля отдельных людей предпочтительнее однообразной и неизменной воли государства. К тому же при всех недостатках, связанных с правом завещания, все-таки жестоко лишать человека невинной радости при мысли, что он и после своей смерти может оказать благодеяние ближнему; и если слишком широкое распространение этого права ведет к тому, что имуществу придается слишком важное значение, то полная отмена этого права может привести — к противоположному злу. К тому же свобода завещать свое имущество любому создает между людьми новую связь, которой, правда, нередко сильно злоупотребляют, но которая иногда может оказывать и весьма благотворное действие. И, может быть, цель приведенных здесь идей достаточно верно определить следующим образом: они направлены на то, чтобы сломать все налагаемые на общество оковы и охватить его по возможности большим числом связей. Человек, изолированный от общества, столь же неспособен к развитию, как и человек скованный. И наконец, какая разница в том, дарит ли человек кому-либо свое имущество перед смертью, на что он имеет несомненное и неотъемлемое право, или оставляет его по завещанию?