Вильгельм Гумбольдт - Язык и философия культуры

Даже непосредственно заимствуя свой предмет у природы, поэт заново порождает его своим воображением, и этим определяется облик, какой приобретает этот предмет, — облик, превосходящий его реальные свойства или отходящий от них. Ибо поэт стирает в нем черты, основанные на случайном, а все остальное приводит во взаимосвязь, при которой целое зависит лишь от самого себя; в предмете утверждается единство, но только не единство понятия, а исключительно единство формы, поскольку сила воображения способна образовать предмет лишь при двояком условии: во-первых, что он будет определяться самим собой, и, во-вторых, что он будет лишь формой. Если эту свою работу она производит успешно, то она выставляет, в конце концов, одни лишь чистые формы характеров, такие образцы, которые несут на себе отражение чистой, не искаженной отдельными переменчивыми обстоятельствами природы. Каждая форма несет на себе печать своеобразия, а таковое заключено лишь в форме и не может быть постигнуто иначе, как через посредство созерцания, а также не может быть выражено понятием.

Вот только теперь природа и украшена и облагорожена искусством, лишь теперь понятие идеального обретает более высокое значение: идеально то, чего не может достичь действительность и чего не может исчерпать словесное выражение.

Однако и здесь надо старательно остерегаться того, чтобы не понять ложно манеру художника и не впасть, например, в ошибку, полагая, будто художник может изображать лишь величественные и лишенные недостатков характеры. В чем бы ни состояло их своеобразие, надо только, чтобы оно проявлялось в них полностью и исключительно, чтобы художник обращался с предметом, как с чистым объектом воображения, — вот единственное требование, которое обязан он выполнить. А для этого ему не надо непременно опускать или добавлять те или иные черты — по крайней мере на том редко основывается его воздействие по существу. Художник может даже рабски следовать природе и все же добиться воздействия, потому что воздействие не зависит от отдельных черт, от отдельных перемен, а только от цвета, от освещения, приданных произведению, лишь от того, что он придает произведению единство и форму, которые непосредственно обращаются к нашей фантазии, непосредственно являют нам предмет и как чистое произведение воображения, и как полностью реальное, всецело согласное с законами природы и нашей души, то есть именно как идеальное. Какими, собственно, средствами достигает он этого согласия формы нашего воображения с формой природы, он и сам бы не сказал; так же, как обычно пыта- еотся описывать это, это приводит к тому, что искусство превращается почти в механическую работу.

Поэтому нужно осторожно пользоваться выражением «поэт возвышает природу». Строго говоря, это — метафорическое выражение. Произведение художника и произведение природы принадлежат различным сферам, и к ним не приложима одна мера.

Употребление слова „идеальное" в сфере ума и морали легко склоняет нас к тому, чтобы всегда понимать под ним нечто рассудочное или воспринятое сердцем. Однако оно приложимо и к чувственным предметам, и, чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить только, что приведенный пример простого подражания природе — это простейший случай искусства.

Если плод красиво написан, замечаешь в нем набухшие контуры, нежность мякоти, мягкость кожицы, как бы покрытой пухом, горение красок — и все это идеально, всего этого не достичь природе. Поэтому и нельзя сказать, что нарисованный плод красивее настоящего: природа прекрасна вообще лишь в той степени, в какой ее представляет себе фантазия. Нельзя сказать, что очертания в природе менее совершенны, что цвета менее ярки; различие между действительностью и искусством одно: действительность обращается к чувствам, искусство — к фантазии, у первой очертания резкие, четкие, у второго же хотя и определенные, но зато и бесконечные.

Уже несомненное противоречие, заключенное в этих двух свойствах, доказывает, что все воздействие искусства заключается лишь в настроенности воспринимающего. Ибо, вообще говоря, совершенно ясно, что определенные очертания ограничивают, что, указывая на то, куда простирается линия или плоскость, они одновременно исключают все дальнейшее; однако фантазия не ограничивает, она всегда уходит в бесконечность, и, как только гений художника вдохновит ее, она свою бесконечность связывает с предлагаемыми ей формами, не заботясь о противоречии, — противоречие затрагивает рассудок и чисто чувственное созерцание, но не фантазию.

Так и получается, что искусство всегда погружает нас вовнутрь души, тогда как действительность заставляет нас выходить вовне, пробуждает в нас желание пользоваться этой действительностью, побуждает нас действовать. Произведение же искусства слишком благородно для того, чтобы пользоваться им, оно слишком возбуждает скрытые в человеке внутренние силы, вдруг и внезапно приводя их в действие, оно самым прекрасным и возвышенным образом вдохновляет нас на великие подвиги, но, лишь возвращая человеку его самого, оно отдает его снова миру. Искусство вообще не обращается к той части человеческого существа, которой он принадлежит миру.

VI. Всякий настоящий художник всегда стоит перед необходимостью достигать идеального

Отыскивая сущность искусства в законах фантазии, благодаря которым искусство единственно действенно, мы с необходимостью должны прийти к понятию идеального.

Ибо, сколь бы непонятен ни был способ творчества художника, сколь бы очевидным образом не оставалось в нем нечто такое — как раз самое существенное, — чего ни сам поэт не способен понять, ни критик — выразить, все же верно по крайней мере то, что художник вначале исходит не из чего-либо иного, но из того, чтобы превратить в образ нечто реальное, и очень скоро понимает, что возможно это лишь путем своего рода живого сообщения, лишь благодаря тому, что из его фантазии, словно электрическая искра, перелетает в фантазию других, но, правда, не непосредственно, а таким образом, что он как бы вдувает эту искру в объект, существующий вне его.

Вот единственный путь, какой открыт ему, и вовсе не потому, что он того особенно желает, но лишь потому, что, исполняя свое призвание поэта и предоставляя своей фантазии исполнение этого призвания, он изымает природу из ограниченной действительности и переносит ее в страну идей, превращая своих индивидов в идеалы.

Понятие идеального как „возвышающегося над действительностью" напоминает о законе подражания природе, следование которому до сих пор обычно предписывалось художнику, — о законе, который даже рассматривался как определение искусства. На деле этот закон вбирает в себя два основных понятия искусства — понятие реальности (в выражении „природа") и то понятие, что природа должна все же быть представлена иначе, чем она есть в действительности (в выражении „подражание", которое не допускает полного совпадения с прообразом). Однако есть в этом законе неопределенность, которой можно избежать, полагая, что сущность искусства заключается не в свойствах предмета — как обычно считали, — но в настроенности фантазии.