Владимир Плунгян - Почему языки такие разные. Популярная лингвистика

Мне холодно.

Похожим образом — с дательным падежом — это будет звучать и по-немецки. А во французском языке этому будет соответствовать другая конструкция:

J'ai froid,

то есть буквально "я имею холод". Очень характерен для самого духа французского языка этот переход от "мне" к "я": говорящий прямо и недвусмысленно объявляет себя главным действующим лицом того, что происходит (хотя, если разобраться, ни в нем, ни в мире почти ничего не изменилось, не "случилось" — просто он почувствовал изменение температуры). Почти то же самое, с таким же переходом от "мне" к "я", произойдет при переводе этого предложения на английский язык, только выражена будет эта мысль чуть-чуть иначе:

I am cold,

то есть буквально "я есть холодный"; идея ощущения передается не через идею обладания (как во французском), а через идею свойства: если я чувствую холод, это значит, что я сам изменился, я стал другим ("холодным", точнее, "мерзнущим"). А вот во многих не-европейских языках (например, в языках Африки) о том же будет сказано совсем иначе. Например, буквально так:

Холод меня взял.

Кстати, вспомните, ведь и в русском языке есть такие конструкции: мы говорим и Его взяла досада, и, например, Его охватила злоба — просто встречаются они реже. В этом случае человек, испытывающий какие-то ощущения, уподобляется пассивному объекту — не он чувствует нечто, а, так сказать, "его чувствуют".

Внимательное изучение конструкций может многое сказать о характере языка в целом, о его, как раньше говорили лингвисты, "строе" (помните, мы уже использовали это емкое понятие в шестой главе).

Вот еще одно очень интересное отличие. Лингвисты давно заметили, что все языки можно разделить на иметь-языки и быть-языки. Первые языки выражают идею обладания с помощью особого глагола типа иметь (кто имеет что или кого), то есть с точки зрения синтаксиса приравнивают обладание к активному действию — такому же, как, например, брать, держать или класть. В этих языках (к ним опять-таки относится большинство европейских языков, в том числе английский, немецкий и французский) вам встретятся предложения, буквальный перевод которых будет выглядеть так:

Я имею кошку;

Я имею брата;

Я имею немного денег.

С точки зрения русского языка (хотя в нем и существует глагол иметь) эти предложения выглядят очень странно. Скорее всего, глядя на них, вы скажете, что их придумал какой-то иностранец.

Обладание очень редко выражается по-русски глаголом иметь — и обычно к тому же, когда речь идет о несуществующем (воображаемом, желаемом и т. п.) обладании, "обладании вообще". Например:

Не имей сто рублей, а имей сто друзей;

Думайте сами, решайте сами: иметь или не иметь?;

Что имеем — не храним, потерявши — плачем.

В обычной ситуации мы говорим иначе:

У меня есть кошка;

У меня есть брат;

У меня есть немного денег.

Дело в том, что русский принадлежит ко второму типу языков, которые приравнивают обладание к свойству или даже, скорее, к местонахождению (что-то где-то есть — что-то у кого-то есть). Если в языках первого типа отношение Я имею кошку "конструктивно" уподобляется отношению Я держу кошку, то в языках второго типа это отношение уподобляется чему-то вроде Кошка находится или лежит около меня. Здесь есть тонкая разница. В первом случае тот, кто имеет, с точки зрения языковой структуры рассматривается как активная личность, как приобретатель (хотя, например, на то, есть у вас брат или нет, вы никак повлиять не можете — это условность языка: вполне можно приобрести мебель, но вряд ли можно приобрести брата). Зато во втором случае тот, кто имеет, рассматривается пассивно — скорее как хранитель и даже как хранилище. Мол, есть "около" тебя деньги, нет денег — все это происходит по воле судьбы и от тебя никак не зависит.

Интересно, что к иметь-языкам относятся не только западноевропейские, но и почти все славянские: не только чешский и польский, но даже белорусский и болгарский. Только русский остается ярким представителем быть-языков — наряду со многими тюркскими, финно-угорскими, дагестанскими, японским и другими языками. Кстати, обладатель (превращенный, собственно, в "место обладания") в этих языках выражается по-разному: говорят и нечто вроде "на мне деньги есть", и "за мной деньги есть", и даже "мои деньги есть" — то есть просто есть, и всё, а где — не важно. А вот латинский язык был, пожалуй, одновременно и быть-, и иметь-языком; в классическом латинском языке было одинаково правильно сказать:

Habeo domum.

Имею дом

(то есть "я имею дом") и

Domus mihi est.

Дом мне есть

(то есть "мне/для меня есть дом"). И то, и другое значило — "у меня есть дом". Борьба между быть и иметь в латинском языке закончилась, как мы знаем, победой иметь во всех его языках-потомках. Вообще, считается, что древние индоевропейские языки чаще выражали идею обладания с помощью глагола быть, чем современные.

Теперь вы в общих чертах представляете себе, насколько велики различия между языками в том, что касается способов соединять слова друг с другом — синтаксических конструкций. А как обстоит дело с различием между смысломсоединяемых частей — насколько похожи (или не похожи) языки в этой области?

Это не такой простой вопрос, и ответ на него тоже будет непростой. Можно ответить так: смыслы слов и предложений в разных языках одновременно и похожи, и не похожи друг на друга.

Когда мы о чем-то рассказываем, мы с помощью слов описываем мир — точнее, пытаемся передать то, что мы думаем об этом мире. Но мир у всех у нас один и тот же, всем людям на земле светит одно и то же солнце, и думают все люди тоже похожим образом. Иначе говорящие на разных языках никогда не могли бы понять друг друга. Значит, смысл сказанного по-французски, по-китайски и по-болгарски должен быть одинаковым? В некотором смысле — да.

Но представим себе такую ситуацию. Вас попросили объяснить, что такое снег. И вы можете сказать так:

"Снег — это то, что зимой падает с неба";

"Снег — это белое, холодное и рассыпчатое";

"Снег — это то, что мешает видеть и ходить, но если у вас есть лыжи, то на них можно передвигаться по снегу очень быстро";

"Снег — это то, из чего можно скатать снежки, слепить снежную бабу или построить крепость";

"Снег — это то, что тает на солнце и превращается в воду";

"Снег — это отряды Снежной королевы, которые она посылает, когда сердится на людей".

И еще многое другое.

Всё, что вы сказали, будет правильно. Правильно хотя бы потому, что тот, кто это говорил, на самом деле так думал и так представлял себе снег. Значит, для одного снег — это рассыпчатое вещество, которое тает на солнце, а для другого — слуги Снежной королевы. Конечно, снег в некотором смысле один и тот же для всех людей на земле, но ведь это не мешает разным людям его себе по-разному представлять. Снег и представление о снеге — не совсем одно и то же. Так же как не одно и то же — дом и рисунок дома. Один и тот же дом можно нарисовать многими способами, с разных сторон и в разных видах. И, в общем-то, нельзя сказать, что какой-то из этих рисунков будет "неправильным" рисунком дома.