Владимир Алпатов - История лингвистических учений. Учебное пособие

Итак, лингвистическая теория строится чисто произвольно и представляет собой исчисление, то есть некоторое построение из области математической логики. Это, разумеется, не исключает возможности строить теорию таким образом, чтобы она была применима к чему-то реально существующему: ведь и изучаемые в математической логике исчисления (исчисление высказываний, исчисление предикатов) обычно строятся не абсолютно произвольно, а в расчете на то или иное применение. Но все это связано лишь с особым фактором — пригодностью теории: «Экспериментальные данные никогда не могут усилить или ослабить теорию, они могут усилить или ослабить только ее пригодность». Возможность произвольного конструирования лингвистической теории независимо от ее пригодности хорошо соотносится с пониманием языка как игры, о котором будет идти речь ниже.

Тем не менее далее у Л. Ельмслева говорится о том, что теория должна быть «направлена на создание процедуры, посредством которой объекты определенной природы могут быть описаны непротиворечиво и исчерпывающе». А поскольку «объекты, интересующие лингвистическую теорию, суть тексты», то «цель лингвистической теории — создать процедурный метод, с помощью которого можно понять данный текст, применяя непротиворечивое и исчерпывающее описание. Но лингвистическая теория должна также указать, как с помощью этого метода можно понять любой другой текст той же самой природы». С одной стороны, Л. Ельмслев доводит до максимальной последовательности аналитический подход к языку, исходящий из первичности текста, свойственный всей европейской науке о языке с самого ее возникновения. С другой стороны, он стремится не задерживаться на уровне конкретного текста и идти дальше: «Пользуясь инструментом лингвистической теории, мы можем извлечь из выборки текстов запас знаний, который снова можно использовать на других текстах. Эти знания касаются не только и не столько процессов или текстов, из которых они извлечены, но системы, или языка, на основе которой (или которого) построены все тексты определенной природы и с помощью которой (которого) мы можем строить новые тексты». Построение теории, согласно Л. Ельмслеву, не оторвано от опытных данных: «В силу своей пригодности работа над лингвистической теорией всегда эмпирична». Но анализ конкретных текстов по своей природе связан с индукцией, тем самым вопреки исходным положениям Л. Ельмслева его процедура не оказывается чисто индуктивной.

Однако индуктивный анализ опытных данных проводится, согласно глоссематической концепции, лишь на самом первом этапе, далее уже дедуктивно и произвольно строится исчисление, а «исчисление, дедуцируемое из установленного определения, независимо от какого-либо опыта, создает инструмент для описания и понимания данного текста и языка, на основе которого этот текст построен. Лингвистическая теория не может быть проверена (подтверждена или оценена) этими существующими текстами и языками. Она может только контролироваться испытаниями, проверяющими, является ли исчисление непротиворечивым и исчерпывающим». Если таких исчислений несколько, то выбор производится на основе принципа простоты.

Далее Л. Ельмслев выделяет основные понятия, связанные с анализом языка. Эти понятия он стремится сделать максимально общими, пригодными для самых различных случаев. В частности, для него не существует каких-либо специфических понятий для фонетики, морфологии или синтаксиса. Если традиционная лингвистика описывала каждый языковой ярус (уровень) в особых терминах, то для структурной лингвистики вообще был характерен поиск закономерностей, применимых и к звукам (фонемам), и к словам, и к предложениям. У Л. Ельмслева этот поиск дошел до крайней степени. Он выдвигает самые общие понятия, взятые из математики: это объекты, классы объектов, зависимости, или функции, между объектами, типы таких зависимостей (между двумя переменными, двумя постоянными, постоянной и переменной), логические операции с объектами (конъюнкции, дизъюнкции) и т. Д.Ряд терминов, предложенных Л. Ельмслевом (далеко не все), сохранился в лингвистической литературе: детерминация, селекция, корреляция, реляция и т. д.

Язык понимался в глоссематике, как и в других направлениях структурализма, как система знаков, однако понимание знака здесь достаточно своеобразно. Вслед за Ф. де Соссюром Л. Ельмслев исходил из двусторонности знака, предложив наряду с соссюровскими терминами «означающее» и «означаемое» свои термины «план выражения» и «план содержания», которые получили затем широкое распространение. Однако в двух существенных отношениях он разошелся с концепцией Ф. де Соссюра.

Во-первых, указывается, что «языки не могут описываться как чисто знаковые системы. По цели, обычно приписываемой им, они прежде всего знаковые системы; но по своей внутренней структуре они прежде всего нечто иное, а именно — системы фигур, которые могут быть использованы для построения знаков». Фигуры (термин, введенный Л. Ельмслевом) определяются как «незнаки, входящие в знаковую систему как часть знаков». Фигуры плана выражения — прежде всего фонемы. Но имеются и фигуры плана содержания, это компоненты значения тех или иных единиц, по отдельности не выражаемые. Поиск таких компонентов, существование которых подтверждается сопоставлением частично схожих по значению слов, корней или флективных аффиксов, был свойствен в то время не только глоссематике (см. ниже в главе о пражцах о понятии семы у В. Скалички).

Во-вторых, что еще более существенно, Л. Ельмслев решительно отказался от традиционного и сохраненного частью структуралистов представления о том, что «знак прежде всего есть знак для чего-то». Такое представление именуется «лингвистически несостоятельным». По мнению Л. Ельмслева, знак не есть указание на что-то, находящееся вне знака; «знак есть явление, порожденное связью между выражением и содержанием» (Л. Ельмслев говорит здесь о следовании Ф. де Соссюру, но последний исходил не только из данной связи, но и из отношения означаемого и означающего к действительности); между двумя сторонами знака устанавливается знаковая функция. Выражение и содержание необходимого предполагают друг друга, а какое-либо обращение к сущностям, находящимся вне знака, несущественно для его изучения.

С таким пониманием знака связано и понимание в глоссематике формы и субстанции. И в содержании, и в выражении имеется специфичная форма, «которая независима и произвольна в отношении к материалу и формирует его в субстанцию». Ф. де Соссюр по вопросу о соотношении формы и субстанции не был вполне последователен: он то утверждал, что язык — форма, а не субстанция, и сопоставлял язык с шахматной игрой, для которой материал, из которого изготовлены фигуры, несуществен, то все же признавал важность звукового характера языковой субстанции и называл означающее «акустическим образом».