Вадим Вацуро - О Лермонтове: Работы разных лет

Так оканчивался первый этап цензурной истории «Демона». Из переписки Краевского с Никитенко и цензурных протоколов за 1840 год видно, что после августовского предписания 1839 года цензура особенно внимательно следила за всеми сочинениями и даже фразами «духовного содержания». Осторожность либерального Никитенко в этом году была почти чрезмерной и более всего распространялась на сочинения Лермонтова. Уже в «Фаталисте» (цензурное разрешение – 14 ноября 1839 года) из фразы «.. мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами христианами многих поклонников» устраняется (Куторгой или Никитенко) слово «христианами»; в тексте «Княжны Мери» делаются две аналогичные по смыслу купюры. 13 августа 1840 года Никитенко представляет на усмотрение комитета стихи 13 и 18 из «Трех пальм» («И стали три пальмы на Бога роптать», «Не прав твой, о небо, святой приговор») и стихи 82-101 «Мцыри» («Она мечты мои звала/ От келий душных и молитв…» и т. д.) и, уже по собственной инициативе, делает купюру в строфе 25, где идет речь о готовности Мцыри променять «рай и вечность» на несколько минут свободы; наконец, к числу сомнительных пьес Никитенко добавляет «Тучи»14.8 октября он вновь выносит на суждение комитета две пьесы – «Сосед» и «Расстались мы – но твой портрет»; из последней – строки: «Так храм оставленный – все храм. Кумир поверженный – все бог»15. Все эти стихи комитет разрешил к печати; однако для нас важно отметить самые колебания Никитенко, который боится теперь даже намека на неканоническую трактовку религиозных сюжетов. Нет ни малейших сомнений, что он не пропустил бы теперь «Демона», – и разрешение, подписанное им полтора года назад, вероятно, заставляло его еще удваивать свою осторожность. В начале февраля 1842 года отрывки из этой поэмы были запрещены им и С.С. Куторгой к напечатанию в «Отечественных записках», и только в апреле, после настойчивых ходатайств, они были напечатаны по личному разрешению министра16. Еще в 1856 году А.Н. Философов сообщал М.А. Корфу, что духовная цензура препятствует напечатанию «разговора Демона с Тамарой» (так называемый «диалог о Боге», стихи 742–749).

Что же касается цензурной рукописи, то она осталась в руках у Лермонтова, а затем перешла к Шан-Гирею. Нам понятно теперь, почему он говорит неоднократно и без малейших сомнений об одобрении «Демона» цензурой: на списке, находившемся у него, стояло цензурное разрешение, подписанное Никитенко 10 марта 1839 года. Этот список был затем в руках Обухова, товарища Шан-Гирея по Артиллерийскому училищу, и, по-видимому, тогда же с него была снята копия, известная сейчас как список О.И. Квиста. Это и была последняя редакция поэмы, после которой, как сообщал Шан-Гирей, «Демон» «не переделывался» и которая легла в основу карлсруйских изданий 1856–1857 годов и современных критических изданий «Демона». В последние годы на основании вновь обнаруженных материалов Э.Э. Найдич обосновал правильность выбора этой редакции в качестве источника дефинитивного текста поэмы17; запись в цензурных ведомостях добавляет к его аргументам еще один: в марте 1839 года Лермонтов считал поэму оконченной и готовил ее к опубликованию.

Примечания

1 Воспоминания 1972. С. 44.

2 Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М., 1964. С. 69 и сл.; ср.: Найдич Э.Э. Последняя редакция «Демона» // Русская литература. 1971. № 1. С. 76 и сл.

3 Воспоминания 1972. С. 165, 416.

4 ЦГИА [РГИА]. Ф. 777. Оп. 27. Ед. хр. 203. Л. 8 об.

5 Там же.

6 О цензурной истории «Песни…» см. в письме В.Д. Комовского П.И. Гаевскому 1838 года (Отчет имп. Публичной библиотеки за 1892 г. СПб., 1895. Приложение. С. 82), а также: Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове // Красная новь. 1939. № 10-ll. С. 259–262; Мануйлов В.А. Лермонтов и Краевский // ЛН. Т. 45–46.0.377,387.

7 Здобнов Н. Указ. соч. С. 265.

8 См.: Никитенко А.В. Дневник: В 3 т. М., 1955. Т. 1. С. 20 7;Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг-СПб., 1907. С. 119–120; Воспоминания 1972. С. 165.

9 Никитенко А.В. Указ. соч. Т. 1. С. 213.

10 Мартьянов П.К. Дела и люди века. СПб., 1893. Т. 2. С. 124.

11 Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1950. С. 190.

12 См.: Жуковский В.А. Дневники. СПб., 1903. С. 508.

13 Воспоминания 1972. С. 46.

14 См.: Здобнов Н. Указ. соч. С. 266–267.

15 ЦГИА [РГИА]. Ф. 777. Оп. 27. Ед. хр. 33. Л. 74 об.

16 См.: Здобнов Н. Указ. соч. С. 261–262.

17 НайдичЭ.Э. Указ. соч. С. 75–78.

1

Тема «Лермонтов и Мицкевич» занимает исследователей уже на протяжении столетия. Мы сейчас достаточно ясно представляем себе ее общие контуры и располагаем довольно большим количеством текстовых параллелей и аналогий. Об известных соприкосновениях с «Гражиной», «Конрадом Валленродом» можно говорить при исследовании поэм 1830–1832 годов – «Последнего сына вольности», «Измаил-Бея», «Литвинки». Несомненно, однако, что первоначальное знакомство Лермонтова с поэзией главы польской романтической литературы началось ранее; во всяком случае, в 1829 году, в период активного чтения «Московского вестника», Лермонтову должен был попасться на глаза по крайней мере опубликованный там прозаический перевод «Валленрода», сделанный Шевыревым и А. Скальковским, – а затем и отрывок из поэмы, переведенный Пушкиным. Вряд ли он мог пройти без внимания и «Крымские сонеты», о которых из номера в номер упоминала периодическая печать; наконец, в «Подснежнике» на 1829 год, откуда попала к нему поэтическая строка, перефразированная в «Романсе» («Коварной жизнью недовольный», 1829), он мог прочитать знаменитый перевод «Фариса», сделанный В.Н. Щастным, и балладу «Альпугара» из того же «Конрада Валленрода» в переложении Ю. Познанского. Это все, о чем мы можем говорить с большей или меньшей уверенностью.

Далее начинаются гипотезы с привлечением косвенных данных – гипотезы, необходимые и неизбежные при построении литературной биографии раннего Лермонтова. И здесь внимание исследователей неизбежно задерживается на его литературной среде, в которой фигуре Мицкевича принадлежала важная роль. Уже Э. Дюшен обращал на это обстоятельство особое внимание; позднее, в работах Б.М. Эйхенбаума и др., была показана связь юного Лермонтова с литературно-эстетической позицией «Московского вестника» и кружка любомудров, к которому – в ранний период его существования – принадлежал и прямой учитель Лермонтова С.Е. Раич. Как известно, любомудры были ревностными ценителями Мицкевича; почти все они были знакомы с польским поэтом и испытали воздействие его личности; Раич также неоднократно встречался с ним на протяжении 1826–1829 годов.

Возникают, таким образом, предпосылки для нового обращения к теме «Мицкевич и ранний Лермонтов»1, но здесь недостаточно простого сопоставления текстов. Для формирующегося русского романтического сознания самый образ гениального поэта-изгнанника становится мифологемой, подобной «мифологеме Веневитинова», и его легендарная биография составила содержание нескольких литературных произведений. Достаточно двух примеров, чтобы показать, как шел этот процесс.