Граф Гаральд - Флот и война. Балтийский флот в Первую мировую

На следующее утро мы вышли в Ревель, благополучно туда добрались и вошли в гавань.

В тот же вечер мы получили первые приказы с боевыми наградами. На «Новике» их получили: старший офицер, старший механик, старший штурман и я; остальные офицеры ничего не получили. Между тем на полудивизионе, который в общей сложности совершил меньше походов, чем мы, получил награды весь офицерский состав. Это обстоятельство, конечно, породило некоторое недовольство среди наших офицеров, и они считали себя обиженными.

Я нарочно останавливаюсь на этом незначительном факте, чтобы подчеркнуть, что во время войны боевые награды имеют очень большое значение. Их надо давать очень обдуманно и справедливо, иначе неизбежно разовьется недовольство высшим начальством. Поэтому ближайшим начальникам чрезвычайно важно следить, чтобы офицеров их части не обходили наградами, помня, что каждому человеку дорого, когда ценят его труды, а особенно — во время войны. С этим свойством нельзя не считаться, и его можно широко использовать с большой выгодой для дела в трудных и опасных обстоятельствах военного времени.

2 декабря, после нашего возвращения в Ревель, нам было приказано сдать мины, но самим быть в готовности.

Ввиду этого, на следующее утро, не желая разводить паров, командир вызвал два буксира, чтобы те перетащили нас к заградителю «Нарова». Во время этого перетаскивания, когда надо было остановить инерцию «Новика», буксиры не сдержали его, и он ударился о борт «Наровы», свернув при этом себе, довольно сильно, форштевень. Одновременно старший механик обнаружил разъедание трубы холодильника. Таким образом, неожиданно явилась еще большая потребность идти в док. Пришлось послать телеграмму с просьбой разрешить идти в Гельсингфорс. Вообще нам что‑то стало фатально не везти: то погода не удается, то механизмы сдают, то еще что‑нибудь мешает; и это нам было неприятно.

В Гельсингфорс нам удалось попасть только через два дня, так как док был занят. Было очень обидно, что совершенно зря мы потеряли много времени.

В доке нас продержали почти две недели. Наконец, все было окончено, и нам немедленно было приказано идти в Ревель — принять мины.

За это время из состава нашей кают–компании выбыл первый минный офицер, и я заменил его на этой должности.

19 декабря мы приняли мины с заградителя «Амур» и стали на свое место в полной готовности.

На следующее утро нам было приказано идти в поход, и мы благополучно добрались до Вердера, где остались на ночь. Погода была благоприятная и почти штилевая.

Ночью, совершенно неожиданно, было получено радио, что экспедиция отменяется. Это было очень жалко, так как предстоял интересный поход. Надо было подойти к самому неприятельскому берегу и поставить там на фарватерах мины. Благодаря этому, неприятель должен был бы изменить свои обычные пути, что, в свою очередь, привело бы его на заграждения, поставленные в других местах.

21 декабря мы вернулись в Ревель. В это время зимауже стала заявлять свои права: сразу наступили морозы, море покрылось салом, и плавание для миноносцев становилось невозможным.

Этим походом закончилась наша кампания за первый год войны, и мы стали на зимовку в Ревеле.

Итак, первая фаза великой войны для Балтийского флота закончилась, и все его действия должны замереть до весны из‑за льда, которым скован весь Финский залив.

Бросая взгляд на все то, что за это время произошло на нашем театре и что сделал наш флот, можно сказать, что этот период послужил как бы для кристаллизации способов ведения войны обеими сторонами, причем мы старались вникнуть в методы и средства противника.

С нашей стороны активная деятельность была проявлена в очень ограниченном размере, сообразно с силами и средствами нашего маленького флота. Она вылилась в ночные набеги в тыл неприятеля для постановки мин, разведки и дозоры.

В частности, «Новик» за этот период развил очень энергичную деятельность, гораздо более энергичную, чем все остальные суда флота; не будь так тяжелы условия осеннего плавания, ему удалось бы нанести противнику гораздо больше вреда. За это время его личный состав приобрел уже значительный боевой опыт и, отдохнув за зиму, должен был действовать еще с большим успехом.

Но еще не совсем замерла деятельность нашего флота, и под самый Новый год была организована экспедиция для постановки минного заграждения у острова Рюген, в районе маяка Аркона, и другого — южнее банки Штольпе.

В отряд, на который возлагалось это поручение, вошли крейсера: «Россия», «Богатырь» и «Олег», а командование было поручено контр–адмиралу В. А. Канину, который поднял свой флаг на «России»; кроме того, с ним еще шел инициатор этого похода капитан 1–го ранга А. В. Колчак [24] По воспоминаниям М. И. Смирнова, одним из инициаторов «новогоднего» похода крейсеров являлся капитан 1–го ранга А. В. Колчак, который также настоял на продолжении операции (В. А. Канин, считая «Россию» обнаруженной, собирался повернуть обратно). .

30 декабря отряд принял мины на рейде Утэ и на следующий день, рано утром, вышел в море. Погода была настоящая зимняя, тихая и пасмурная, когда море выглядит тяжелым, точно расплавленный свинец, когда оно лениво, еле–еле колыхается, а в воздухе разлита какая‑то особая тишина, навевающая спокойствие и легкую тоску. Было холодно, но по мере приближения к берегам Германии становилось все теплее и теплее.

Отряд шел 18–узловым ходом прямо на юг и, никого не встретив, прошел остров Готланд. Вскоре после того крейсера «Богатырь» и «Олег», которым предстояло ставить мины южнее Штольпе, отделились от «России», а она взяла курс дальше на юг.

К вечеру на меридиане острова Эланд, на темнеющем горизонте был замечен какой‑то пароход. На всякий случай, чтобы остаться незамеченными, адмирал приказал немного отклониться влево.

Крейсер шел с совершенно закрытыми огнями, стараясь не искрить из труб, чтобы не выдать себя неприятелю. Он скользил по гладкой поверхности моря, как какая‑то таинственная тень, так что его можно было разглядеть, только столкнувшись с ним нос к носу.

Уже в темноте «Россия» стала совсем близко проходить остров Борнхольм, на котором был ясно виден целый ряд огоньков и ярко горел маяк.

Увидев такое множество огней, команда подумала, что «Россия» подошла к какому‑то неприятельскому городу. Матросы самым ревностным образом следили друг за другом, чтобы никто не высовывался за борт с горящей папиросой, боясь, что даже такой маленький огонек может выдать присутствие крейсера.