Любовь Кихней - Осип Мандельштам. Философия слова и поэтическая семантика

© Кихней Л.Г., Меркель Е.В., 2013

© Издательство «ФЛИНТА», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( )

Тема монографии – «Философия слова и поэтическая семантика Осипа Мандельштама». Ее актуальность обусловлена самим ракурсом исследования: творчество Мандельштама достаточно полно изучено в идейно-философском (С. Марголина, Н. Струве, С. Бройд, В. Мусатов, О. Лекманов и др.), поэтико-культурологическом (О. Ронен, Г. Фрейдин, Ю. Иваск, С. Аверинцев, В. Топоров, М. Гаспаров, Н. Лейдерман, Р. Томсон, А. Генис, Г. Амелин, В. Мордерер и др.) и интертекстуальном (К. Тарановский, Ю. Левин, Г. Левинтон, В. Террас, Д. Сегал, Е. Тоддес, Л. Кацис, И. Месс-Бейер, Ф. Успенский и др.) аспектах. Однако проблема поэтической семантики Осипа Мандельштама не была предметом специального монографического или диссертационного исследования, хотя необходимость этой темы осознавалась давно, что нашло свое отражение в трудах известных литературоведов, ставших в настоящее время классикой мандельштамоведения [1].

Избранный ракурс исследования предполагает не только имманентное изучение художественной практики Мандельштама с точки зрения поэтической семантики, но и исследование его философских и эстетических представлений, отраженных в статьях, касающихся слова, творческого процесса и художественного произведения. Мандельштам принадлежит к числу поэтов, «испытывающих» теорию творческой практикой, а практику – теорией. Заявленный в работе аспект исследования позволяет выявить природу семантических процессов, возникших, как мы полагаем, на пересечении философских воззрений Мандельштама, его филологической теории и интуитивных открытий. Данный подход к материалу исследования весьма значим и актуален не только в отношении творчества анализируемого поэта, но и в связи с изучением закономерностей поэтической семантики в целом.

Понятие поэтической семантики мы используем в том значении, которое придавали ему ученые, принадлежащие к формальной и структуралистской школам (Ю. Тынянов, Я. Мукаржовский, Я. Славиньский, Р. Якобсон, Ц. Тодоров и др.). Так, в определении Ю. Тынянова поэтическая семантика – «наука о значениях слов и словесных групп, их развитии и изменении – в поэзии» [2].

Достижение цели настоящей работы – выявить закономерности поэтической семантики Осипа Мандельштама в свете его философско-эстетических представлений о слове и художественном произведении – происходит в несколько этапов, которые и определили структуру книги:

1) на основе анализа статей поэта и «программных» стихотворений определяются основные положения его «философии слова» в ее эволюции;

2) исходя из авторской концепции слова и творчества, выявляются семантические принципы образного построения на каждом этапе творчества и дается описание процесса семантических трансформаций лексем в пространстве отдельного произведения (то есть на уровне синтагматики);

3) определяются особенности функционирования сквозных смысловых комплексов в их парадигматическом развертывании – в пространстве как отдельных сборников и разделов, так и всего творчества.

Философия слова у Мандельштама начала формироваться на раннем этапе его творчества, ее разработка была инспирирована условиями литературной борьбы акмеистов и символистов [3]. Вместе с тем, семантические штудии Мандельштама выходят далеко за рамки литературно-эстетической полемики: они непосредственно связаны с онтологическими представлениями поэта, его философской картиной мира.

В самых первых статьях и эссе («Франсуа Виллон» (1910), «Утро акмеизма» (1912 <1913?>), «О собеседнике» (1913), «Заметки о Шенье» (1915), «Петр Чаадаев» (1914), «Скрябин и христианство» (1915)) поэт задается вопросами поэтической семантики, тесно связанными с проблемой определения сущности слова.

Обратимся к статье «Утро акмеизма», которая была задумана как поэтический манифест (правда, отвергнутый соратниками). Знаменательно, что Мандельштам начинает ее с проблем поэтической семантики, или, точнее, семиотики. В первой главке он разграничивает слово поэтическое и слово бытовое. «Сейчас, например, – пишет поэт, – излагая свою мысль по возможности в точной, но отнюдь не поэтической форме, я говорю, в сущности, знаками, а не словом» [4].

Подобными же знаками оперируют железнодорожные семафоры, или глухонемые общаются также, не прибегая к «слову как таковому». Отсюда следует мысль о том, что поэтическое слово не исчерпывается смысловым значением, реферативной функцией, ибо «если смысл считать содержанием, все остальное, что есть все в слове, приходится считать простым механическим привеском, только затрудняющим быстроту передачи мысли» (2, 142). Таким образом, для «слова как такового», по Мандельштаму, присуща некоторая избыточность элементов, связанная с другими функциями словесного выражения. Любопытно, что поэт пользуется здесь терминологией футуристов: именно им принадлежит понятие «слова как такового», но Мандельштам вкладывает в этот термин свой собственный смысл, подчеркивая самоценность и функциональную неангажированность, самодостаточность «слова как такового», то есть слова поэтического.

Феномен поэтического слова Мандельштам вводит в область художественной экзистенции. Он пишет: «Существовать – высшее самолюбие художника. Он не хочет другого рая, кроме бытия, и когда ему говорят о действительности, он только горько усмехается, потому что знает бесконечно более убедительную действительность искусства. <���…> Но слишком часто упускаем мы из виду, что поэт возводит явление в десятизначную степень, и скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно уплотненной реальности, которой оно обладает» (2, 141–142).

Таким образом, реальность искусства, согласно Мандельштаму, отличается от обычной нетекстовой реальности, во-первых, мощнейшей концентрацией смысла (поскольку в ней явление «возведено в десятизначную степень»), во-вторых, убедительностью и непреложностью существования тех сущностей, которые воплощены в художественном творении, и, в-третьих, специфичностью его материальной фактуры, каковой является слово. Отсюда следует вывод, что реальность поэтического творения есть «звучащая и говорящая плоть» слова.