Максим Жук - История зарубежной литературы конца XIX – начала XX века

Исходный, начальный момент процесса – этап А окрашен в черный цвет, и его сущностная характеристика воплощается в образе, поражающем натуралистической конкретностью: в рое черных мух, жужжащих над чем-то нестерпимо зловонным, а значит, отвратительным, низким, над нечистотами, грязью. Метафорический «черный волосистый корсет» (в него воображение поэта одевает мух) – это образ, которым акцентируется особый характер черного цвета – насыщенного, глубокого, бархатистого и отливающего проблесками как бы скрытого в нем иного колорита. Этим навевается идея чего-то затаенного в непроницаемости черного цвета. Другой образ черного – «заливы тьмы» (golfes d'ombre) – менее конкретен, но в дополнение к первому представляет темное, черное как нечто текучее («залив»), подвижное, а значит, подверженное изменению. В целом черное символизирует у Рембо темное в широком смысле: не только в колористическом – максимальную сгущенность всех красок фазу, но и в метафизическом – непонятное, неясное, «зашифрованное». Характерно, что при этом вне поля внимания поэта остается традиционный для черного цвета этический аспект иносказания. Черное – привычная эмблема зла, всего дурного, порочного, несправедливого. Однако поэтическое воображение Рембо увлекает за пределы сферы этического. В черном поэту явлено не просто нечто закрытое в силу своей непонятности, но скрытое, незримо присутствующее, тайное. Более того, это таинственное подвержено изменению, движению и превращению в нечто иное, новое.

Таким образом, черное у Рембо может быть истолковано как начало, отправной момент какого-то движения, процесса, трансформации, открывающей перспективу развитию явления или ситуации.

Своего рода импульсом к реализации этой потенциальной перспективы становится резкий контраст: «А черное» в первом катрене – и «Е белое» во втором. Белый цвет ассоциируется здесь с идеей чистоты, удаленности от «земного» в житейском смысле слова, высоты и открытых пространств. По канве этого комплекса идей выстраиваются образы легкого облака (candeurs des vapeurs), корабельных тентов и «пики гордых ледников». Менее понятным, «смутным» остается пока образ «белых царей» (rois blancs).

Противоположностью «белого» и «черного» их отношения не исчерпываются; у Рембо речь идет о более сложном взаимодействии, в основе которого лежит и некая общность, объединяющая оба компонента оппозиции. Действительно, в образах «белого», как прежде было в «черном», в той или иной степени присутствует идея непостоянства. Так, облако, скопление пара легко меняет форму или даже рассеивается; переменчивости сопутствует движение (тент на корабле, ледник); особенно же этот мотив – с акцентом на эфемерности, недолговечности – ощутим в образе «трепещущих» хрупких соцветий (frissons d'ombelles). Достаточно выражен во всех этих образах и знак начала: им отмечена и первозданная чистота, белизна, естественность облака или пара – бесформенной субстанции, готовой принять любую новую форму или перейти в иное физическое состояние, он присутствует и в белизне тента, т.е. неокрашенного холста; «гордость» ледников может быть мотивирована не только включенностью в «горний» мир, но и их возрастом от сотворения земли, т.е. их первозданностью.

Итак, смысловые оттенки начала, движения и трансформации сопутствуют и «черному», и «белому» одновременно. Это делает понятным дальнейший ход поэтической мысли, следующий этап развивающейся ситуации – «красный», обозначенный буквой I и составляющий содержание последних строк второго катрена. Здесь воплощена идея кульминации, апогея какого-то события, ключевого момента явления, происходит своего рода взрыв, вызванный контактом противоположностей, сближением несовместимого. Эти идеи выражены через образы, причастные к миру человеческих страстей: кровь на губах, гневный смех, «пьянящее раскаянье», они ассоциируются с неистовыми чувствами, с крайними проявлениями эмоций, горячих и необузданных. Это высшее напряжение, «окрашенное» в цвет пурпура и крови, пароксизм переживаний, подобный мистическому огню, который не уничтожает, а преображает.

Результат преображения представлен в заключающих сонет терцетах «U – зеленом» и «О – синем». После хаоса и необузданности горения появляются признаки упорядоченности и умиротворяющие ритмы – «божественные вибрации» зеленых морских волн, затем луга, на которых мирно пасутся животные. Эти два образа соотнесены и по цвету, и по иносказательной функции – оба навевают впечатление покоя и гармонии, свободы и простора, всегда так желанных человеческому духу.

Бросается в глаза то, что этот терцет, написанный под знаком «U», пронизан ассонансами звука «i» (cycles, vibrement, divin, virides, animaux, rides, alchimie, imprime). Эту своего рода «подмену» можно объяснить, учитывая происхождение букв «u» и «у» в латинском письме: оба графических знака, несмотря на разное звуковое воплощение, восходят к одному источнику: к греческой букве «Y» (ипсилон).

В последней строке терцета есть еще один штрих, исполненный смысла: в один ассоциативный ряд с образами природы (море, луг или пастбище) вписываются и морщины на лбу усердного алхимика. Эти морщины – своего рода печать усердных трудов и неустанных усилий исследовательского духа, устремленного к тайному, мистическому знанию. Упоминание алхимии в сонете Рембо отнюдь не случайно. В определенной мере это дань поэтической традиции XIX в. (ср., например: «Париж» Виньи, «Алхимия страдания» Бодлера, «Видения эмали» Эредиа; о «таинственной алхимии Поэзии» писал и Шелли в «Защите поэзии»). В то же время это и нечто большее. Любопытно отметить, что цвета черный, белый, красный в той же последовательности, что и у Рембо, служили в алхимии символами этапов «великого творения» – процесса получения благородных металлов, прежде всего золота, из неблагородного исходного материала [83]. Черное – это и есть первичное вещество, с которого начинается «великое творение» алхимика. В более широком смысле это символ первозданного хаоса, а также тьмы и земли (грязи). В то же время черное – это корень и первоисточник всех других цветов. Белое символизирует искомое алхимиками мистическое средство превращения «низкого» вещества в золото (философский камень). Крупицы этого «белого» должны быть добавлены в Анатор – печь, в которой совершается алхимическое таинство. В более широком смысле белое – символ очищения, преображения, обновления, а также приобщения к высшей мудрости, т.е. знак посвященных, отличающий их от профанов (в этом ключе могут быть истолкованы и «белые цари» у Рембо). наконец, красный цвет – символ огня и власти духа над материей. Четвертый цвет, фигурирующий в «Гласных», – зеленый – знак воды в алхимической доктрине (и у Рембо море зеленое).