Татьяна Яшина - Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Признавая эрудицию Мура, богатство его неуемной фантазии, мастерство в подборе изобразительно-выразительных средств, русская критика в то же время не могла не признать разительных отличий между мятежностью, пылкостью стремлений Байрона и рассудочным оптимизмом, внутренней успокоенностью, свойственными ирландскому барду. Д.О.Вольф, автор "Чтений о новейшей изящной словесности", опубликованных в 1835 г., отмечал способность Мура находить "в предмете самом сухом и неблагодарном <���…> такую сторону, которая представляет его привлекательным" 8. Сопоставляя лирический мир Мура и Байрона, Д.О.Вольф писал: «В решительную противоположность Байроновым темным краскам он <���Мур> умеет разливать на все свои картины почти ослепительный свет радостной, весело и быстро текущей жизни; а притом повсюду господствует у него нежность и искренность в такой степени, в какой они очень редко совокупляются с такою силою» 9.

Как видим, в русской литературе постепенно происходила смена представлений о Томасе Муре, – суждения о гражданственности и патриотизме Мура постепенно отходили на второй план, замещаясь рассуждениями об эрудиции ирландского барда, яркости создаваемых им художественных образов, их предпочтительной ориентации на восточный колорит.

С творчеством Томаса Мура, вероятно, был знаком А.С.Грибоедов, хорошо освоивший английский язык и читавший в подлиннике в 1819 г. во время путешествия по Персии "восточную повесть" Мура "Лалла Рук", тем самым сверяя художественное описание и непосредственно наблюдаемую реальность 10. Вместе с тем следов влияния творчества Мура в произведениях Грибоедова совсем немного, – это образ пери в стихотворении «Телешовой в балете „Руслан и Людмила“, где она является обольщать витязя» (1824) и своеобразная восточная экзотика отрывка «Кальянчи», создание которого относится к 1821 г.

В стихотворении "Телешовой", впервые опубликованном в № 1 "Сына отечества" за 1825 г., отчетливо ощутимо влияние "Лалла Рук" Томаса Мура: "О, кто она? – Любовь, Харита, // Иль пери, для страны иной // Эдем покинула родной, // Тончайшим облаком обвита?" 11. Первая публикация сопровождалась примечанием издателя Н.И.Греча, дававшим представление об Эдемеи пери 12.

Известно, что в период с декабря 1821 г. по май 1822 г. в Тифлисе происходило регулярное общение А.С.Грибоедова и В.К.Кюхельбекера. Поэты были знакомы, – их первая встреча состоялась в Петербурге несколькими годами прежде; однако именно в Тифлисе произошло определенное внутреннее, духовное сближение двух ярких представителей русской литературы. "Он очень талантливый поэт, и его творения в подлинном чистом персидском духе доставляют мне бесконечное наслаждение", – писал Кюхельбекер о Грибоедове в письме к своей матери, датированном 18 декабря 1821 г. 13Ассоциации Грибоедова и его творчества с восточным колоритом характерны и для позднейших произведений Кюхельбекера. Так, в стихотворении "А.С.Грибоедову при пересылке к нему в Тифлис моих «Аргивян», автограф которого, содержащийся в письме к сестре Ульяне Карловне Кюхельбекер, датируется 20 января 1823 г., В.К.Кюхельбекер предлагает описание, прозрачно раскрывающее интерес Грибоедова к персидской тематике: «…он запах Гулистана // Вбирает жадною душой, // Где старец вечно молодой, // Где музы пышные святого Фарзистана // Парят над вещею главой!» 14В стихотворении «Памяти Грибоедова» (1829) Кюхельбекер характеризует погибшего современника как «избранного славой // Певца, воспевшего Иран» и сопровождает эти строки пояснением в виде затекстового примечания: «Относится к поэме Грибоедова, схожей по форме своей с Чайлдом-Гарольдом; в ней превосходно изображена Персия. Этой поэмы, нигде не напечатанной, не надобно смешивать с драмой, о которой упоминает Булгарин» 15. В первом томе двухтомника Кюхельбекера, вышедшего в 1939 г. в Большой серии «Библиотеки поэта» к строке о «певце, воспевшем Иран» дано иное примечание на французском языке с подстрочным русским переводом: «Ce raprorte à un charmant poēme; Путник ou Странник, dans le gender de Child-Harold (mais sans la morque et la misanthrophie dé Byron) dans lequel il avoit peint la Perse; ce poëme n’a jamais été imprimé» («Относится к прелестной поэме „Путник“ или „Странник“, вроде „Чайльд-Гарольда“ (но без надменности и мизантропии Байрона), в которой он изобразил Персию; эта поэма никогда не была напечатана») 16. Вероятно, именно эта поэма Грибоедова, не дошедшая до наших дней, вызывала у Кюхельбекера прочные многолетние ассоциации между именем писателя-современника и персидскими мотивами в поэзии.

Из упомянутой поэмы Грибоедова до наших дней сохранился отрывок "Кальянчи", впервые опубликованный в № 1 "Сына отечества" за 1838 г. В основу дошедшего до нас фрагмента было положено реальное событие 1820 г., отраженное в сообщении начальника русской дипломатической миссии в Персии С.И.Мазаровича генералу А.А.Вельяминову: "Двое бродяг вывели в здешний базар мальчика-грузина Татня, похищенного ими. Я представил здешнему правительству о беззаконности <���…>. Служащий при миссии по моему приказанию силою извлек из шахзадинского дворца маленького несчастливца, которого я ныне с караваном отправил в Карабах" 17. В диалоге путешественника и отрока, уроженца Кахетии, обращает на себя внимание реплика первого из них, с которой, собственно, и начинается отрывок: «В каком раю ты, стройный, насажден? // Какую влагу пил? Какой весной обвеян? // Эйзедом ли ты светлым порожден, // Питомец пери, или Джиннием взлелеян?» 18. Многочисленные экзотические наименования, упомянутые Грибоедовым, а в особенности имя пери, невольно ведут к мысли о влиянии со стороны «восточной повести» «Лалла Рук». Данная мысль тем более справедлива, что путник в ходе диалога вновь и вновь обращается к характерным элементам экзотики, упоминает пери: «В каком раю ты, стройный, насажден? // Эдема ль влагу пил, дыханьем роз обвеян? // Скажи: или от пери ты рожден, // Иль благодатным Джиннием взлелеян?» 19.

Впрочем, увлечение ориентальными мотивами, столь ярко отразившимися в "Лалла Рук" Томаса Мура, было характерно в 1820-е гг. не только для творчества А.С.Грибоедова, но и для всей русской литературы в целом. Интерес к ориентализму, обусловленный прежде всего господством романтического направления, находил отражение и в повседневной жизни, что проявилось, в частности, в особом внимании к языкам и культурам многих народностей Российской империи, а также стран Востока, открытии в 1818 г. восточных кафедр в Главном педагогическом институте, выпуске в 1825–1827 гг. специализированного журнала "Азиатский вестник" 20. Популярность в России обретали и произведения западноевропейских (в том числе и английских) писателей, интерпретирующие восточные мотивы 21. О том, что восточные мотивы стали во многих случаях преобладающими в «ученейших обществах» просвещенных народов, сообщалось и в стихотворных пародиях 1820-х гг., авторы которых утверждали, что «одни переводы с восточных языков кое-как питают российскую словесность» 22. Признавая, что влияние восточной поэзии особенно видно «в поэзии Мура и в произведениях Байрона», С.П.Шевырев вместе с тем отмечал способность ориентальных мотивов увлечь «фантазию поэтов в мир идеальный» 23. Роль творчества Мура в пропаганде в России ориентальной традиции в 1820–1830-е гг. неизменно преувеличивалась, о чем можно судить, в частности, из другого замечания С.П.Шевырева, вызванного появлением поэмы A.И.Подолинского «Див и пери»: «…англичанин Мур пристрастил всю Европу к восточному роду поэзии <���…>. Критика радуется, смотря на сие обогащение; между тем холодная предусмотрительность, в которой ее часто, но несправедливо укоряли, заставляет опасаться, чтобы роскошь описаний не заменила у наших стихотворцев истинной силы чувствований и мыслей» 24.